— Когда она уехала?
Вопрос был адресован застывшей в дверях встревоженной Лусии. Судя по всему, она собиралась сказать что-то важное, иначе не стала бы врываться к нему без стука.
— Сразу после того, как сеньор ушел, — сообщила экономка.
Сеньор? Клайв стремительно повернулся.
— Сеньор Бенавенте? — переспросил он.
Лусия покачала головой.
— Нет, сеньор Дорадо. Кажется, они поссорились, — смущенно добавила экономка. — Сеньорита приказала мне вывести его за дверь. А он вручил мне чек для сеньориты Анхелы. — Она перевела взгляд на корзину для бумаг. — Сеньорита очень расстроилась.
В этот миг зазвонил колокольчик, возвещая о прибытии очередного гостя.
— Я никого не желаю видеть, — мрачно заявил Клайв.
Понимающе кивнув, Лусия удалилась, оставляя его наедине с корзиной, с содержимым которой ему не терпелось ознакомиться.
* * *
Примерно в то же время, когда Ренан Бенавенте ожесточенно спорил с Лусией, требуя проводить его к хозяину, объявили посадку на нужный Анхеле рейс.
Вылет задерживался уже на два часа с лишним, и нервы Анхелы были на пределе. Подхватив с полу чемодан, молодая женщина встала, вдохнула… Вот и все! Довольно мучительных колебаний. Лучше уйти самой, пока еще у нее достает на это силы воли, нежели остаться и ждать, чтобы Клайв сам вышвырнул ее за порог. Незачем повторять судьбу матери!..
Так вперед же! — приказала Анхела непослушным ногам. И побрела вслед за толпой пассажиров, точно одна из многих возвращающихся домой туристок.
— Сколько у вас мест багажа?
Анхела посмотрела на чемодан: что за жалкий итог ее жизни в Барселоне! Год назад, упаковывая его в Мадриде, она собиралась послать за остальными своими вещами, как только обоснуется на новом месте. Но Клайв и слышать об этом не захотел. А напротив, осыпал ее подарками, купил все необходимое…
Молодая женщина покачала головой и извлекла из сумочки посадочный талон.
— Это все, что у меня есть. — Да израненное сердце в придачу, мысленно добавила Анхела.
* * *
Когда Ренан Бенавенте ворвался в спальню, Клайв стоял у двери на террасу, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. У художника хватило-таки пробивной силы прорваться сквозь заслоны неумолимой экономки.
— Мне необходимо поговорить с вами, — сурово объявил он. — Не знаю, что случилось вчера вечером, когда вы ушли из музея…
— Случился Луис Дорадо, — пояснил Клайв, не оборачиваясь.
В воздухе повисло молчание. И пауза эта была не из тех, что вызваны недоумением: дескать, «что вы такое имеете в виду?», а из тех, в которых слышится невысказанное: «Господи милосердный, неужели?»
