Тяжело дышащий Зверь смотрел на девушку, лежащую без памяти, и испытывал какое-то странное, не поддающееся объяснению чувство. Ему хотелось разорвать ее, растерзать мятежную, упрямую! Но вместо того чтобы разметать несчастную на части, демон осторожно дотронулся до окровавленных ног. Сколько она танцевала? Ступни, щиколотки, голени покрывали многочисленные порезы и ссадины… Амон неслышно прошептал заклинание. Раны на сбитых ногах затягивались медленно, мучительно, но лежавшая без сознания Кэсс этого не чувствовала.
От Плясуньи невозможно уйти. Она подстерегает своих жертв и вовлекает в бешеную пляску, пока те не упадут замертво. Она питается жизнью и экстазом. Ни разу никто не спасся. А она смогла. Выбрала его. Вернулась.
Не отдаст. Никому. Никогда.
* * *
Кэсс открыла глаза. Было темно. Тепло костра и аромат готовящейся еды влекли ее из сна в явь. Девушка села, потерла виски. Что за сон? И не вспомнишь. Она поднялась и побрела к костру, с удивлением отмечая тянущую боль во всем теле. Как будто в спортзале перезанималась.
У огня на замшелом стволе давно рухнувшего дерева сидел Амон и медленно ел, задумчиво глядя в оранжевое пламя. Когда рабыня подошла, он даже не повернулся, словно ее не существовало. Собственно, она этому факту весьма обрадовалась. Боязливо приблизившись, Кассандра осмелилась-таки положить себе немного еды. Села прямо на землю, как можно дальше от демона, и стала есть, стараясь держать ложку крепче, чтобы та не выпала из ослабевших и ноющих пальцев.
Ночь наполняла воздух загадочными звуками, которые заставляли сердце биться чаще. Веселые яркие искры летали над костром, и, казалось, они исполняют какой-то танец. Она не знала, сколько просидела так безмолвно, пока шорох одежды поднимающегося на ноги хозяина не разрушил очарования и не вернул ее на грешную землю.
Амон остановился перед невольницей и посмотрел сверху вниз безо всякого интереса – ну, попалось что-то на дороге, пнуть или обойти?
– Пора возвращаться, – холодно сказал он и взглянул такими пустыми глазами, что сжалось сердце.
Во взгляде и голосе не было ни интереса, ни участия, ни жалости – лишь равнодушие, которое было даже страшнее гнева, поскольку полностью исключало чувства. Когда на тебя смотрят вот так – ощущаешь себя ничем и никем, находящимся нигде. Когда-то, в другой жизни, он смотрел на нее так в кошмарах, заставляя сжиматься от ужаса перед тем злом, что нес в себе.
Поставив тарелку на землю, Кассандра поднялась и, пристально глядя в холодные голубые глаза, спросила:
