О чем мы говорим, когда говорим об Анне Франк | страница 4
— Иностранных рабочих и русских, — добавляет Лорен.
— Ах да, русские иммигранты. Это вообще отдельный разговор. Многие из них и не евреи даже.
— Как это? — интересуюсь я.
— Ну это все наследование по материнской линии, — начинает объяснять Марк. — Эфиопы, например — обращенные евреи.
Дэбби не хочет о политике. Она сидит напротив меня, я — между гостями, так что ей пришлось перегнуться через наш круглый стол, чтобы схватить меня за руку.
— Налей мне еще, — просит она.
Дэбби переводит разговор на родителей Марка.
— Как они? — спрашивает она и напускает серьезный вид. — Как они, держатся?
Дэбби искренне интересуется стариками Марка, потому что они пережили Холокост. Она охвачена нездоровым переживанием по поводу того, что это поколение уходит. Поймите меня правильно, мне тоже это важно. Просто я считаю, что есть здоровые переживания и есть нездоровые, как у Дэбби, потому что она очень, очень много об этом думает. «А вы знаете» — может она спросить ни с того ни с сего: «что ветераны Второй Мировой умирают по тысяче в день?»
— Ну что я могу сказать, — начинает Марк. — Мать моя очень больная женщина. Отец, он не сдается. Крепкий орешек.
— Да уж, — я с серьезным видом смотрю на бокал и качаю головой, — они вообще потрясающие люди.
— Кто они? — спрашивает Марк. — Отцы?
Я поднимаю глаза и вижу, как все уставились на меня. — Пережившие Холокост, — говорю я, чувствуя, что нажимаю не на ту кнопку.
— Да разные они, эти пережившие Холокост, как и все другие люди, — говорит Марк. — Хотя, — смется он, — в районе, где мои родители, только эти и живут.
— Это надо видеть, — говорит Лорен. — Весь этот Кармел-Лейк, он как лагерь для перемещенных, только с бильярдным залом. Они все там собрались.
— Кто-то кому-то рассказал, и все за ним. С ума сойти. Через всю Европу в Штаты, и вот, под конец жизни, все опять собрались в одном месте.
— Расскажи про тот смешной случай, — просит Лорен. — Расскажи, Юри.
— Расскажи, — просит Дэбби.
По глазам видно, что ей хочется услышать историю типа «он три года прятался в цирковой пушке, а когда пришли Освободители и выстрелили на радостях из той пушки, он пролетел через кольцо и упал прямо в бак с водой, где его пропавший без вести сын выживал, дыша через соломинку».
— Ну вы представляете моего отца, — начинает Марк. — Там, дома, он ходил в хедер, носил пейсы и все такое. Приехал в Штаты, и на тебе — «секулярный еврей». Он на тебя больше похож, чем на меня. Уж точно не у него я это, — Марк гладит бороду, — перенял. Мы с Шошаной…