Надо заметить, что, будучи женщиной, Валентина работала швеёй на трикотажной фабрике, и теперь, уволившись с прежнего места, долго раздумывала, куда устроиться. Швейное дело, возня с тряпками почему-то опротивели. Она пробовала, как и Евгений, устроиться на один завод, но там её встретили довольно странно. Не успела она переступить порог отдела кадров, как молодая высокомерная девица монотонным, как с магнитофона, голосом прокрутила:
– Женатых, судимых, моложе восемнадцати и старше пятидесяти не берём.
От такого приёма любая женщина сбежала бы сразу, но в Валентине при мужской настойчивости оставалось женское любопытство, и поэтому она поинтересовалась:
– Почему женатых не берёте?
– Сам не соображаешь? – девица смерила молодого человека презрительным взглядом и, видя, что ему до самой пенсии не разгадать эту загадку, смилостивилась и пояснила: – Женатым требуется комната, а мы жилплощадью не располагаем.
– А остальных почему не принимаете?
– Ты очень любопытен, а наш завод как раз не для любопытных. Понятно?
Валентине стало ясно, что такие жёсткие условия не для неё, и она поспешила оставить девицу в одиночестве. Вопрос, куда лучше устроиться на работу, остался не решённым. Участие же в драке сразу определило дальнейший выбор профессии.
Пока она лежала на диване с мокрым полотенцем на глазу, Татьяна Сергеевна, сидя рядом, соболезнующе разглагольствовала, посылая в здоровый глаз Валентины сочувственные улыбки.
– Как трудно сейчас человеку с благородным сердцем. Везде приходится встревать, мимо беспорядка не пройдёшь, а беспорядок-то на каждом шагу: там, смотришь, молодёжь в автобус впереди старухи лезет, там – в магазине без очереди норовят проскочить, кассирша сдачи не досчитывает, продавец обвешивает. Вон у Варвары Ивановны перстень бриллиантовый пропал, всё на месте, одного перстня нет. Значит, кто-то из своих знакомых спёр… ах, простите – стащил. И разве же на это можно порядочному человеку смотреть и не вмешиваться? А вмешаешься – вот результат, – она указала на прикрытый полотенцем синяк. – Только полицейским и ходи над, всеми, чтобы совесть пробуждать. Хулиганы полицейскую форму, как огня боятся. А что? Форма – дело хорошее. И сам в ней хорош, и никто не обидит, – ласково рассуждала соседка, словно в чём-то убеждала пострадавшего. – Работа – на свежем воздухе, и живая – целый день бегаешь, бегаешь, сам такой стройный становишься.
Вот тут-то, на последних словах, Валентина вскочила с дивана и, отбросив полотенце, воскликнула:
