...
«Я пишу теперь, кажется, во все столицы мира и стараюсь развеять преувеличенные слухи о моей смерти. По правде сказать, я лично только в Лондоне въехал, в чем дело. Дома меня держали в таком мешке неизвестности, что я и в ус не дул. Помирал себе тихо, и все. И все никак не мог понять, почему не говорят диагноз, почему от ангины так плохо. Начиналось-то все с ангины. Длинная история, но смешная и в чем-то фантастическая. Все лечение в совке было устроено по-гоголевски. Ну, ты себе можешь представить, один врач, вполне приличный еврей, на мой вопрос: «Когда будут лечить?», сказал: «Да знаешь, может само рассосется». Трындец. Но когда на Песочную привезли, я, конечно, смекнул, что дело нечисто. Чем там пахнет, всем известно. Черноземом свежевскопанным. Но мне-то ничего не говорят. Профессор ладошкой похлопал, сказал, что надо долго лечиться. И убежал. А мне-то чего? От чего лечиться долго? Во, блин, думаю, влип. Но так ничего, бодрюсь. Ходить ни фига не могу, тахикардия такая, что глаза из орбит. Трындец. Представляешь, один раз попробовал встать, тут такое началось, думал хана, сейчас кони кину. Санитарка-звать-Тамарка прибегла, давай уколы колоть, но чуть спроси их, молчат. Как партизаны. Как один причем партизан. Придумали там какую-то «гомопоэтическую диспазию» и вешают ее мне на холодные уши. Умора. Я лежу – молчу. Вот вроде стал ходить помаленьку. Приходят, говорят: «В Лондон, старик, надо ехать». Я выцедил из себя подобие смеха. «Пошто, – говорю, – в Лондон? Вы что, предатели, нашим не доверяете?» Они говорят: «Доверяем, но тут, понимаешь, стерильности нет. Стерильности! В Лондоне все стерильно, шприцы, опять же, одноразовые». Тут я заржал на всю их нестерильную палату. «Ну что, – говорю, – мужики, в Лондон, так в Лондон, запрягай». И вот я в Лондоне. Первый же врач, который меня смотрел, спрашивает: «Что с тобой мальчик?» Я: «Так, мол, и так». Он мне: «Стоп, стоп, у тебя лейкемия». Я офигел. И тут мне все открылось, и только теперь я въехал полностью, в какую я влип историю. Женя, трындец. Цены в этом Лондоне такие, что офигеть. Врач Котовский назвал свою цену – пятьдесят тысяч фунтов. Видишь, все письмо протрепался про эту фигню, ну просто пока денег нет, не могу тут спокойно жить. Они все с Москвой разбираются, но вот на днях должны вроде прийти семьдесят тысяч долларов. Напиши мне ради Христа, получил ли ты те письма и вообще, сволочи, пишите, фигли вам еще делать. Ваш Михайловский».
