В нашей семье я первый коренной москвич. Родился 19 сентября 1947 года. Меня назвали Виктором в честь победы над Германией. Родители были под впечатлением от победы, и вот перед вами победитель.
Самое первое впечатление связано со страхом смерти. Мы жили под Москвой, в том месте, где сейчас живет наша самая богатая суперэлита, это Барвиха, Рублевка. И мы жили на даче в месте, которое называется Раздоры. А там был электрический столб, и на нем был нарисован череп и кости. «Не влезай – убьет!» Я читать не мог, я лишь видел череп и кости и боялся даже дотронуться до этого деревянного столба. Идея творчества рождается вместе с переживанием смерти. Мне кажется, что этот столб – моя основная муза в жизни.
Много связано с дачей. Первое – смерть, а второе – молнии. У нас было два шофера. Папа занимал крупную должность – помощника премьер-министра, если переводить на европейские понятия. Он был помощником Молотова. Однажды мы ехали по дороге рядом с Барвихой, и в дерево попала молния – божественный огонь. Это было очень красиво и очень страшно.
Потом были романтическо-буколические впечатления. В то время крестьяне не держали коров, потому что был очень большой налог. Вместо коров у каждого были козы. Козье молоко – предел счастья. Я с козами общался, давал им что-то есть. Лето, трава, блеющие козы и козлы – вот Подмосковье моего раннего детства.
Весьма символично, что в нашем подъезде, где жили сталинские вельможи, лифтером был повар, который работал у князя Юсупова. Он был старенький. Все у нас было знаковым. В этом подъезде все квартиры были шикарными, но наша квартира была коммунальной. Когда мы въехали, одна комната еще была чужой, хотя там не жили. Я помню, как эта комната стала нашей, как оттуда все вынесли и меня туда заселили, она стала детской.
У меня было невероятно счастливое сталинское детство. Все у нас было – дача, машины: сначала «Победа», потом «ЗиМ». Удивительная по тем временам московская квартира, ни у кого такой не было – роскошь. И это важно, потому что мне в жизни не нужно было карабкаться наверх, верх был заложен в детстве. Скорее улица перенимала какие-то мои привычки, потому что было общее убеждение, что у меня что-то есть, но это «что-то» у меня не отнимешь и лучше ко мне примкнуть. Объясняю на простом примере: тогда дороже всего была жвачка, а у меня жвачка была. Дружить со мной было «правильно». И со мной дружили бандиты, хулиганы… Иначе – раз они меня побьют, два – а потом-то что? Ну я не буду с ними ходить, а так я доставал им американскую жвачку. Но я, честно говоря, с этими бандитами не строил младенческую преступную группировку, просто они меня не били, скорее – уважали.
