— Я почти закончила, — сказала она и откашлялась. — Мне просто нужно перенести все в сейф.
Она открыла левую дверь в столе и ввела код. Растягивая время, она убирала деньги и чеки из коробки, сортируя их по размеру и плательщику. Мысли стремительно проносились в ее голове, а пальцы задрожали, когда она потянулась к последней пачке. Он подошел к столу и положил руку на угол, оказавшись в опасной близости от нее. Кейт стала подниматься, и он воспользовался ситуацией, чтобы коленом захлопнуть дверцу. Она оказалась зажатой между ним и стулом отца, поняв, что не может убежать.
Он смотрел на нее сверху, и его голубые глаза странно блестели.
— Ты закончила, Кейт.
Свет от лампы создавал ареол вокруг его головы.
Она чувствовала, как по телу разливается тепло. Ей казалось, что она ощущает его дыхание на своем животе и бедрах, хотя он даже не прикасался к ней.
— Нет, — прошептала она.
— Да.
Этан протянул руку, и она отшатнулась, ударившись коленями о край стула, и покачнулась. Он усмехнулся и протянул руку, поддержав ее, когда она резко села. Она чувствовала, как его пальцы держат ее чуть выше запястья. Она не сопротивлялась. Она была возбуждена и испугана.
— Этан, — в отчаянии проговорила она, освобождая руку. — Уже поздно. Почти утро.
— И что?
— Слишком поздно, чтобы ехать до Лонг-Айленда.
Кривая улыбка исчезла с его губ, и в глазах промелькнул командный блеск. Кейт почувствовала, как его воля собирается, словно волны перед штормом.
— Ты думаешь, что такая тактика сработает со мной?
— Должна, — выпалила она. — Я не понимаю, почему ты хочешь закончить все сегодня ночью. Наши юристы могут все сделать завтра.
— Я никогда не доверяю сотрудникам личные дела.
Кейт решилась посмотреть ему в глаза:
— Подписание документов — это личное дело?
— На остров? Да. Как я уже говорил, мои воспоминания о том месте… очаровательны.
Очаровательны? Она могла бы назвать эти воспоминания любым словом, кроме «очаровательны». Они преследовали ее, поглощали, оставались единственной ниточкой надежды, которая заставляла ее бороться за жизнь. И ходить. Эти воспоминания стали единственным утешением во время дней и ночей, наполненных болью.
— Туда никто не ездил несколько лет, — сказала она. — Я не могу ручаться за его состояние.
— Но я уверен, ты помнишь, что мне больше все го нравилась его дикость, — мягко проговорил он.
В его голосе звучало обещание и угроза. Он вытянул свои длинные ноги в ее сторону и облокотился на край стола, скрестив руки на груди.
