…За день — обычный, ничем не примечательный день — мы ухитрялись подвергнуть свою единственную жизнь смертельному без шуток риску дюжиной различных, в том числе самых идиотских способов. Родителям об этом мы не рассказывали. Кое-о чём они догадывались, кое-что узнавали случайно. Но «делиться как с друзьями» с ними мы не могли и не хотели, потому что ясно понимали — они нам не друзья, они — Мама с Папой, и их надо поберечь, им за тридцать, они уже старые. Кое-у кого на этот благородный мотив накладывался не столь благородный, но тоже понятный мотив заботы о своей единственной жопе, на которой приходится много сидеть — жаловаться на родителей, приди даже кому-то из нас в голову такая вывернутая мысль, было некому и бесполезно, за что я тоже благодарю СССР.
«Страдающих избыточным весом» среди нас не было. Те, кого мы дразнили «жиртрестами», на фоне современных жертв компьютера и фастфуда — стройны, как опытный танцор самбы. Остальных можно было поджаривать на медленном огне — и не извлечь из них ни капельки жира. При этом мы поглощали еду в таких количествах, что это уму непостижимо — при любой возможности и какую угодно, даже «условно съедобную». Но всё уходило на подзарядку мальчишеских аккумуляторов — начисто, без отходов.
Школа нас ничем привлечь не могла. Если за знания я школу искренне благодарю, то «воспитательный процесс» в ней был активным, всеобъемлющим и… бессмысленным. Школе мы не доверяли и любые её попытки вовлечь нас в «общественную работу», «организованный отдых» или ещё как-то повлиять на нас вне рамок «учебного процесса» нами или тихо игнорировались — или встречались откровенно в штыки. Мы её терпели, потому что иначе нельзя. Но уроки прогуливали очень часто, особенно — когда на улице тепло… Я с уважением вспоминаю о некоторых учителях, охотно признаю профессионализм почти всех остальных — мне лично безразличных или даже неприятных — но все взрослые-не члены семьи, которые на самом деле оказали на меня серьёзное влияние, к школе не имели никакого отношения: тренеры, инструктора из клуба… Кроме того, видимо, уже тогда мы — мальчишки — подсознательно всеми силами отталкивали от себя «школьно-бабское царство», которое заведомо не могло понять ни нашей тяги к риску, ни опасных игр и экспериментов, ни увлечений, мечтаний и стремлений мальчишки — увы… Мужчины и только мужчины формировали наш характер и мировоззрение — не всегда и не везде отцы, увы, но — мужчины. Помню, когда к нам пару раз приезжали московские мальчишки — мы поражались их ничем не обоснованной заносчивости и в то же время обычной бытовой беспомощности и, чего греха таить, туповатости, смешанной с нытьём и непривычной для тогдашнего пацана расчётливой подловатостью; они в наших глазах походили на «баб», в смысле — на худшие образцы женского пола. Не все были такие, но — большинство…
