и братец Денис Иванович поехали в академию, — рассказывает Феодосия Ивановна в письме от 7 июля 1765 года, — там празднество, и сама государыня изволит присутствовать… Братец поехал несколько и для того, что, думаю, хор академии будет петь его похвальные государыне стихи, которые велел ему сделать Елагин». Правда, достоинства этого творения «на девяти строках» смогли оценить лишь сестра и начальник Фонвизина. «…Стихов братцовых в академии не пели, а пели стихи Теплова, которые очень дурны перед братцовыми», — заканчивает Феодосия свой печальный рассказ.
В себе Фонвизин видит «правильного» стихотворца и тонкого ценителя поэзии, по обыкновению, ядовитого и бескомпромиссного. Как и для большинства современников, предмет его насмешек — поэтическое творчество В. К. Тредиаковского: в письме сестре от 13 декабря 1763 года он потешается над «странными и смешными стихами», гигантским объемом и несуразным поведением (что может быть забавнее Ахиллеса в женском платье) героев трагедии «Деидамия». Скучная пьеса убаюкивает желчного критика, и, засыпая, он записывает образчик настоящей поэзии, блестящий экспромт, адресованный ближайшему другу и коллеге по цеху:
Слабеют мысли все, объемлет чувства сон.
Ты знаешь ли, кого на мысль представит он?
Представит ту он мне, кого люблю сердечно,
Тебя представит он; я знаю то, конечно.
О сон! Приятный сон! Прелестные мечты!
Но ах! И на яву нейдешь из мыслей ты!
Естественно, здесь Фонвизин не вполне серьезен: в его письмах сестре стихотворные вставки призваны создать непринужденную атмосферу литературной игры и рассмешить собеседницу. Позднее, в 1770 году, внушая Феодосии, что, несмотря на войну с Турцией, предстоящая поездка Павла Ивановича в Морею не опасна, Фонвизин добавляет рассказ о его сердечных делах: «Брат Павел оставил здесь Замятину в тоске и горьком плаче. Он же, благодаря Бога, расставаясь с нею, о стену головою не стукнулся. Я думаю, что гречанки заставят его забыть россиянку. Его сердце в рассуждении нежной страсти на мое не похоже. Я верен яко горлица».
Где я ни буду жить, доколе не увяну,
Дражайшую мою любить не перестану;
Я брата восхотел отселе удалить,
Чтоб мог он, удален, Замятину забыть.
Искусство рифмовать Фонвизин демонстрирует не только сестре, но и своему литературно одаренному начальнику — Ивану Перфильевичу Елагину. Правда, эти рифмы не добродушно-«элегические», а ядовито-«сатирические». Перечисляя в 1769 году причины, по которым ему, находящемуся в отпуске, не следует оставлять Москву и спешить в Петербург, Фонвизин, между прочим, настаивает на своей служебной бесполезности: сейчас при Елагине всю работу выполняет
