Если только Вашеку не помешает, что я его друг. Впрочем, с самого сотворения мира это еще никому не мешало.
Она вернулась в чужом цветастом платье и с заплаканными глазами. Я заявил ей, что Вашек с извинениями удалился, но ее, к моей радости, это нимало не заинтересовало.
— Совсем новое платье! — причитала она. — Сегодня я надела его в первый раз!
— Я куплю вам другое.
— Спасибо! — отрезала она. — Господин профессор Жамберк оплатит химчистку.
— А давайте я ее оплачу?
— Меня облил профессор Жамберк.
Я схватил тарелку.
— Тогда я вас тоже оболью!
— Значит, оплатите химчистку той девушке с кухни, которая одолжила мне это платье. Она рыжая, и у нее нет двух передних зубов.
— Я убью вас! — произнес я негромко и почти серьезно.
Глаза у нее блеснули.
— Вас повесят, и одним нахалом станет меньше.
Барышня Серебряная мрачно ела суп и всем своим видом давала понять, что не желает больше обсуждать со мной темы платья и любви. Она сожалела о своем новом платье, а я — о его хорошо продуманном декольте, ибо из этой цветастой дряни бархатное плечико не показывалось. Царила тишина, да такая, что я стал невольно прислушиваться к звяканью ложек за соседними столиками. Когда принесли щуку, я предпринял еще одну попытку.
— Вы когда-нибудь возьмете меня с собой в зоопарк? Вы же пойдете туда еще раз, чтобы проведать шимпанзе?
— Нет, — твердо сказала она. — Я пойду с вами на гимнастику. Но не ради вас, а ради господина профессора. Как бы он не закомплексовал из-за моего платья.
Мне показалось, что к ней потихоньку возвращается ее обычное настроение, в котором она бывала склонна шутить.
— Вечером я принесу вам билет. В первый ряд.
— В первый ряд?
— Конечно. Мы вас ценим.
— Вы? — спросила она. — А я думала, профессор Жамберк.
— Я ценю больше.
— По-моему, молодой человек, вы что-то путаете. И не разговаривайте, в рыбе полно костей. Я пойду с вами сегодня в гости, да не забудьте прихватить билет на гимнастику. В пять у Национального театра.
И на этом стоп. Щука сразу стала на удивление невкусной. Ножи холодно позвякивали, барышня Серебряная вальяжно ела и пила морс. Цветастое платье было таким омерзительным, что вихрастая головка красовалась над ним, как сказочная тропическая орхидея, выглядывающая из мусорной корзины.
Потом она бронзово воссияла на Вацлавской площади. Но тут к нам пристал какой-то любитель собак: всю дорогу до «Зверэкса» он развлекал барышню историями о глистах у животных.
Я молчал и так скрипел зубами, как будто меня самого донимали солитеры.
