— За то, чтобы во время своей командировки в СССР академик Брат был разоблачен как враг народа!
Охваченные воодушевлением, все дружно подняли рюмки. Дверь открылась, и в комнату вошел шеф — с желчной усмешкой на слегка порозовевшем лице.
— Ура-ура! — проговорил он весело, и наступившую тишину прорезал громкий смех Мастера прокола. Впрочем, редакторам не в новинку было попадать в подобные ситуации, и они быстро опомнились, а шеф, блистая челюстями, приблизился к Блюменфельдовой и взял ее за руку.
— Дашенька, всего тебе наилучшего, побольше здоровья и — красивого любовника!
Потом он поцеловал ее в лоб.
Блюменфельдова покорно дала себя поцеловать и приторно улыбнулась:
— И тебе того же, товарищ Прохазка. Конечно, за исключением любовника.
— Зато мы желаем тебе обзавестись красивой любовницей! — воскликнула Анежка и кинулась шефу на шею.
— Тсс! — шутливо шепнул шеф и с удовольствием поцеловал и Анежку тоже, причем в губы. Судя по некоторым признакам, я полагал, что когда-то Анежка выступала уже в этой роли. Мы один за другим произносили поздравления.
— Да-а, — с притворной горечью вздохнул шеф после того, как выпил. — Пятьдесят! Тут поздравлять собственно не с чем. Это совсем не твой случай, Дашенька!
— Ну, меня тоже, можно сказать, поздравлять почти не с чем, — отозвалась Блюменфельдова. — Мне девятнадцать с половиной. Я всегда отмечаю день рождения каждые полгода, чтобы почаще радоваться. Вот почему некоторым кажется, что для своего возраста я отпраздновала уже слишком много дней рождения.
Зазвонил телефон. Трубку взял Салайка и кивнул мне. Прижав трубку к правому уху и заткнув пальцем левое, я гаркнул:
— Алло?
— Привет! — послышался далекий голос Вашека Жамберка. Он немедленно перенес меня в мир барышни Серебряной. Подальше от дыма и фальши этих кабинетов, в прекрасный пляжный мир чарующих обманов.
— Вы там что-то отмечаете? — спросил Вашек.
— Да. У одной коллеги день рождения.
— Я тебе звоню потому… вчера я так и не смог до тебя дозвониться.
— Меня не было. Чего тебе?
— Да ничего. Не стану отрывать тебя от праздника.
Однако было ясно, что он хочет о чем-то спросить.
— Ну давай, говори! — подбодрил его я.
— Я только… слушай, а что она сказала? Ну, тогда, в воскресенье?
— Барышня Серебряная? — спросил я, как будто мне и без того не было ясно, о ком речь.
— Да. Она… ничего такого не говорила? Не смеялась надо мной, а?
— Ты повел себя по-идиотски! Зачем ты сбежал? Она так хорошо о тебе отзывалась.
