— В моем случае никаких обжиманий не было, — вернулась к своему рассказу Даша.
— Хватило одного Карела Чапека. В «Войне с саламандрами» я выловила опечатку, которая постоянно переходила из одного издания в другое: Wellcome с двумя /. К сожалению, наша дружба длилась всего две минуты. Надо мне тогда было держать язык за зубами.
Да уж, Даша, подумал я, что надо, то надо. Поверить, что ты и на самом деле сказала то, что нарушило всю идиллию совещания, было трудно; да сначала никто и не поверил. Мы все решили, что это — коллективная слуховая галлюцинация, хотя, как тут же выяснилось, слух нас не обманул. Если в этой нашей «Войне с саламандрами» впервые будет правильно написано Wellcome с одним /, провозгласила тогда пронзительно Блюменфельдова, то нам следовало бы, в соответствии с недавними разоблачениями (это ты подводила теоретическую базу, причем, как полагала, очень ловко), вернуть ту составную часть романа, которая печаталась во всех прижизненных изданиях Чапека, но была исключена из текста после сорок восьмого года, а именно — «Манифест Молокова».
Я помню, как затрясся у шефа подбородок, как вокруг большого стола воцарилось глубокое молчание и как шеф наконец сумел сделать глубокий вдох.
И выказать себя человеком, достойным своего поста. Мы узнали от него, что Карел Чапек был буржуазным демократом и идеалистическим гуманистом и так далее, и тому подобное, который хотя и смог распознать опасную роль фашизма и так далее, и тому подобное, но так и не избавился от своих классово обусловленных предрассудков по отношению к Советскому Союзу… и еще множество «откровений» в том же духе услышали мы тогда от шефа. В том числе и то, что в вычеркнутом отрывке вовсе не имеется в виду некая конкретная личность, а лишь содержатся общие обвинения в адрес всего СССР, и потому опубликование этого пассажа могло бы серьезно обидеть нашего нынешнего читателя. Вдобавок нам объяснили, что товарищ Блюменфельдова — еще молодой товарищ, что хотя она и научилась кое-чему в институте и уже добилась некоторых успехов на службе и так далее, и тому подобное, но у нее все еще отсутствует правильный политический кругозор, который вырабатывается лишь длительной практикой (тут шеф не ошибся). Он вещал так гладко и на таких искусно повышенных тонах, что даже Блюменфельдова тогда перетрусила, и читатели получили Чапека с одним / и без Молокова.
С тех пор, однако, прекрасная воительница снова осмелела: сейчас она восседала на столе, сияя широкой улыбкой среди облаков дыма; рюмки с виски стояли среди отпечатанных на ротаторе инструкций — как и что следует вычеркивать из рукописей, с круглого столика посреди комнаты один за другим исчезали бутерброды, а писатель Копанец обхватил ее за талию. Но вдруг Даша спрыгнула на пол, вознесла кверху рюмку и произнесла голосом простуженного павиана:
