В 1912 году Сальваторе Луканиа вышел на свободу. После двухлетнего пребывания в бетонном ящике он долго не мог привыкнуть к яркому солнечному свету. В кармане не было ни цента. До дома пришлось идти пешком через весь Бруклин и половину Манхэттена. Ноги, за время отсидки отвыкшие от ходьбы, мучительно болели. Сальваторе часто останавливался, чтобы отдохнуть. На 107-ю улицу в Малой Италии он добрался только к вечеру.
Дома его встретили довольно равнодушно. Отец уже давно махнул рукой на своего среднего и вместо приветствия проворчал: «A-а, явился». Братья и сестры, стремившиеся стать добропорядочными американцами, тоже отнеслись к Сальваторе с равнодушием. Мать была единственным человеком в семье, который обрадовался его возвращению.
На улице тоже многое изменилось. Сальваторе не смог собрать свою старую шайку. Многих бывших подельников он вообще не нашел. Кое-кто из них уже успел крепко привязаться к героину и потерять человеческий облик, некоторые погибли в уличных драках, другие мотали срок в тюрьме, а остальные скрывались от полиции или присоединились к другим бандам. Сальваторе остался один. Зарабатывать как раньше он не мог. Пришлось смириться с этим и подыскивать себе работу.
Неожиданно его выручили старые связи в еврейском гетто. Ребята, которых он защищал четыре года назад, не забыли об оказанной услуге. Из всех сицилийцев в школе на 109-й улице один только Сальваторе не называл их «иудами». При посредничестве старых знакомых он устроился на работу к Максу Гудману, владельцу небольшого магазинчика дамских шляпок. Гудман и его жена Софи испытывали к юному сицилийцу искреннюю симпатию. Он не особенно утруждался, работая курьером. Хозяева платили ему приличные деньги, часто приглашали на ужин в семейном кругу, а когда Сальваторе, с отлично разыгранным, подлинно актерским мастерством, рассказал сердобольной мадам Софи о своих проблемах с родителями, ему отвели отдельную каморку в задней части магазина. В обстановке сытости и достатка Сальваторе скоро забыл проведенные за решеткой два кошмарных года и стал подумывать о том, как бы заняться более серьезным делом, достойным мужчины.
Приняв свой обычный деловой вид, Сальваторе снова вышел на улицу. Он не забыл друзей из неаполитанского квартала, но хотел прийти к ним не просто только что освободившимся ничтожеством, а уважаемым человеком. В черном костюме, с розой в петлице. С бумажником, полным денег. Этого требовала его мужская гордость.
