— Я тебя часто здесь вижу, — хрипло сказала женщина. — Я Марина. Хочешь, пойдём ко мне, пообщаемся. Что митинговать, что блядовать.
«Она просто более откровенна в своих проявлениях жизни, — довольно робко думал Вадим. — Она хочет быть свободной. Разве это плохо?»
Она засмеялась, и он тихо, против своей воли, засмеялся как бы вслед ей.
* * *
«Да, я оттого иду за ней, что хочу быть ничем не связанным, окончательно свободным человеком», — говорил он себе.
Он шёл за Мариной, и, казалось, руки его цеплялись за серые углы домов, тело стало жёстким и слепым, и только душа страдала: мысль о том, что Бог даёт ему всё, стоит только о чем-либо подумать, пожелать, повторялась весь путь до её дома.
Бедная комната, в каждом блеклом предмете — стёртая, как будто умирающая красота.
Марина сняла пальто, осталась в лёгком платье и громко поцеловала его.
Он смотрел в оцепенении, как темнота медленно катится по пустой стене над кроватью. Два часа назад он сидел в кругу чистых, добрых людей, потом слушал на бульваре, как горстка безумцев хочет вернуть умершее время «тоталитарного социализма», сейчас эта молодая тоскующая женщина своими торопливыми равнодушными поцелуями уже проводила невидимую черту отчуждения между ним и собой.
В минуты близости отчуждение стало нарастать, и, как часто бывает с людьми неискушёнными, он впитывал в себя чужие чувства, приносимые женщиной в его мир, чувства продажности и доступности телесной любви, и тело его становилось чужим.
Когда женщина уснула, он лежал, закрыв глаза, думал о прошлом, о желании любви, мучившем его, но только теперь унизившем, и его жизнь показалась Вадиму яркой блуждающей песчинкой в темноте ночи.
Цельность ощущений пробудила особый вид насилия над собой: он старался увидеть себя в этой комнате как бы со стороны. И думая так, почувствовал, что презирает и себя, и женщину, ему отвратительна эта комната с уродливымиветками теней в полумраке.
Вадим резко поднялся и, отвернувшись от женщины, чтобы не видеть её большого, расплывчатого лица, начал одеваться.
Неловким движением Вадим смахнул свёрток с тумбочки возле кровати. Бумажный пакетик мягко шлёпнулся об пол и развернулся; Вадим, нагнувшись, увидел кучку зелёных банкнот — долларов.
Он стоял над ними, замерев в нелепой позе, потом испугано обернулся, но женщина спала, закрывшись рукой, и лица её он теперь не видел.
Его самого удивило, как легко он взял эти деньги, ощутив липкую теплоту бумажек, и отчего-то подумал о молодом человек в дорогом плаще, о Саше, потом о себе с ужасом: «Значит, я переступил, давно уже переступил прошлое, я другой…»
