Наконецъ оба улеглись спать.
Тишина воцарилась въ избѣ, только вѣтеръ шумѣлъ на улицѣ, да слышался легкій храпъ тетки Дарьи у печки. Долго не могъ заснуть Антонъ — много, видно, думъ накопилось у него въ головѣ, и безпокоили его эти думы. Что касается до Матрены, такъ та до самаго разсвѣта глазъ не сомкнула.
* * *
Часу въ шестомъ утра въ избу вошелъ высокій, бодрый старикъ съ сѣдой окладистой бородою. Это былъ Василій Семеновичъ Бровинъ, зажиточный крестьянинъ и владѣлецъ большой трехмачтовой шкуны «Три Святителя», которая отправлялась на промыслы къ Шпицбергену.
Какъ Бровинъ, такъ и Антонъ были архангельскiе поморы и всѣ средства къ жизни получали, какъ и другіе поморы, исключительно отъ рыбной ловли и охоты на морскихъ звѣрей. Жили они оба въ бѣдной деревушкѣ Захаровкѣ, далеко, далеко на сѣверѣ, на берегу Сѣвернаго океана, въ странѣ вѣчнаго холода, гдѣ лѣто продолжается всего какихъ-нибудь два мѣсяца въ году, гдѣ почва безплодная, покрытая только самой бѣдной, убогой растительностью. Нерѣдко проводили они оба въ открытомъ морѣ на рыбной ловлѣ и охотѣ на морскихъ звѣрей цѣлыя недѣли и даже мѣсяцы, при чемъ отъѣзжали далеко отъ берега и чуть не каждую минуту подвергались опасности отъ бурь и огромныхъ пловучихъ льдинъ. И не разъ жизнь ихъ висѣла на волоскѣ, когда они въ старой лодкѣ карбасѣ или на шкунѣ боролись съ вѣтрами и волнами, рискуя быть отнесенными далеко и потонуть…
Войдя въ избу, Бровинъ снялъ шапку, помолился на образъ и поклонился.
— Здорово, Антонъ Степанычъ, — сказалъ онъ, — Матренѣ Сидоровнѣ много лѣтъ здравствовать…
Екнуло сердце у Матрены. Этотъ осанистый старикъ съ кроткимъ, добродушнымъ лицомъ въ эту минуту сдѣлался ей ненавистенъ. Да какъ же: вѣдь онъ пришелъ затѣмъ, чтобъ увести ея мужа, взять его съ собой на шкуну, а тамъ… Господи! что будетъ тамъ?..
— Ну, что, не готовъ еще, Антонъ Степанычъ? — говорилъ Бровинъ, — а у меня ужь всѣ ребята въ сборѣ… Часика этакъ черезъ два и паруса поднимать можно: вѣтерокъ такой славный…
— Готовъ, Василій Семенычъ, давно готовъ, у меня вѣдь сборы не Богъ вѣсть какіе. Помолимся, да и въ путь…
Антонъ старался быть спокойнымъ и даже веселымъ, но это ему не совсѣмъ удавалось. Видно было, что онъ встревоженъ немного, и въ голосѣ его слышалась безпокойная нотка.
«Что бы это со мной такое? — думалъ онъ, — сердце неспокойно что-то. Пятый разъ ѣзжу — никогда не бывало такъ… Неужто въ самомъ дѣлѣ… Охъ, да что тутъ…»
— Готовъ, Василій Семенычъ, совсѣмъ готовъ, — повторилъ онъ.
