Аресты того времени, гнетущая атмосфера тотального доносительства и подозрительности оказали деструктивное влияние на общество. Пример такого влияния, непосредственно связанный с психологическим эффектом репрессий тех лет, раскрывает в своем творчестве Александр Солженицын. Представим себе картину тех лет: вечер, человек сидит у себя дома и внезапно слышит шаги на лестнице. Когда он понимает, чьи это шаги, сердце его замирает от ужаса и в голове вертится лишь одна мысль: только не ко мне, только не ко мне. Звук шагов удаляется: раздается стук — но стучат не в его дверь. А на следующее утро сосед исчезает — и нет его, как будто бы и не было такого человека. Такая ситуация разрушает личность человека. Ты понимаешь, что вычеркнуть из жизни могут и тебя, и исчезающие соседи по подъезду — это уже не потери, это прежде всего подтверждение того, что пока ты сам еще жив. Если взяли твоего соседа — значит не взяли тебя. Если этот стресс постоянен, он становится частью жизни, и тогда главным для человека становится уже собственное выживание. А когда выживание становится твоей главной целью — уже не до счастья ближнего.
Именно на этом фоне и возникает принцип отношений государства и индивида: есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. Жить, принимая проблемы окружающих близко к сердцу, в обществе, где ты можешь не пережить следующий день, а твое государство рассматривает тебя как безликую единицу на бумаге и потенциальную проблему, — значит умереть. Быть безразличным, заботиться лишь о себе — единственный путь к выживанию в тоталитарном обществе. Закрепление в сознании такой парадигмы отношения к окружающим представляет собой достаточно длительную процедуру, но двух десятков лет сталинского правления для этого оказалось более чем достаточно.
Я уже слышу многочисленные возражения: «Какое отчуждение в СССР? Мы все были единым советским народом, ощущали себя единым обществом — был ведь коллективизм!» Да, отвечу я на эти пассажи. Это все в определенной мере было. Но единство советской системы базировалось на трех больших китах: страхе внешнего врага, идеологической пропаганде и исключении из системы тех, кто отказывался вступать в такое «единство». Как только исчезли внешние барьеры, советская коллективистская модель рухнула в одночасье. Да и, в конце концов, если действительно этот единый советский народ существовал — куда он делся? Политическая культура не меняется за месяцы и годы — на это нужны десятилетия. Но разве не советские люди дружно бросились вырывать друг у друга кусок, едва исчезла тень государственной машины? Или не в СССР существовало дивное развлечение — писание доносов на невинных соседей ради увеличения жилплощади? Многие тогда делали прикидку: сколько квадратных метров стоит жизнь и семейное счастье вот этого человека? А тотальное воровство буквально всего, что попадает в руки советскому человеку? Вот уж воистину это вершины советской солидарности — неси домой все, что плохо лежит.
