– Ты никогда не ел ризотто?
Я сажусь за стол и качаю головой.
– Это тот же рис.
– Рис?
Она смотрит на меня, лицо бесстрастное. Потом спрашивает:
– Ты и рис никогда не ел?
Я качаю головой. Мама говорит, что у нее только шестьдесят фунтов на оплату всех счетов, а с учетом того, сколько уходит на мои альбомы для рисования и банки собачьей еды для Вуфа, нам еще везет, что не приходится питаться одним воздухом.
– Вы знаете, что меньше чем на фунт можно купить лука, которого хватает на неделю? – говорю я Ане, и выражение ее лица меняется, словно мои слова ей о чем-то напомнили.
Она наклоняется вперед, достает из сумки блокнот, ручку, пенал с набором карандашей и большой альбом для рисования. Пенал и альбом протягивает мне.
– Это еще зачем? – удивляюсь я.
– Я знаю, что ты любишь рисовать. И буду счастлива, если ты мне что-нибудь нарисуешь.
Я тяну за молнию, раскрываю пенал и говорю: «Круто!» – потому что, кроме обычных, в нем и пастельные карандаши, а мне они очень нравятся: если их лизнуть, цвета получаются расплывчатыми, а это красиво.
– И что мне нарисовать? – спрашиваю я, хотя уже лизнул тыльную сторону левой ладони и сунул в слюну желтый пастельный карандаш.
Аня молча наблюдает, как я рисую. Я пока не знаю, что именно. Начинаю с солнца, со спиралями вместо прямых лучей, потому что лучи иногда напоминают мне лапки паука, а пауки противные.
– Почему бы тебе не нарисовать маму? – подскакивает Аня.
Я беру персиковый и коричневый карандаши и рисую. Начинаю с маминого лица, которое формой напоминает яйцо, но с заваленными щеками, потом рисую ноги, которые как спички. Когда заканчиваю, Аня склоняет голову набок и указывает на рисунок.
– Кто-то несет твою маму. Кто он?
Я смотрю на рисунок и осознаю, что не нарисовал себе галстук-бабочку. Быстро нахожу красный карандаш и делаю поправку.
– Маму несу я. – Затем использую синий карандаш для своих глаз и серый – для маминых.
– Почему ты несешь маму на рисунке?
– Похоже, у нее болит нога. А может, она слишком устала, чтобы идти.
Аня кивает и хмурится. Я беру красный пастельный карандаш и добавляю кровь, капающую с ее ступни, чтобы показать, почему я ее несу.
– А как насчет Вуфа? Ты можешь нарисовать его?
Я беру белый и черный карандаши и рисую Вуфа. Его голова под маминой ногой, потому что он будет мне помогать, если придется нести маму.
Аня делает глубокий вдох.
– А как насчет твоего отца? Ты можешь его изобразить?
Я смотрю на карандаши, не знаю, каким цветом нарисовать папу. Даже не помню, какого цвета у него глаза, и меня это пугает.
