— Жена? — переспросил хранитель внезапно охрипшим голосом. — Вальга умерла два года назад. Неужели не слышал?
— Откуда? — удивился старик. — В очагах сейчас не интересуются чужими новостями. То есть я хотел сказать, что горюю вместе с тобой.
Вазил внимательно всматривался в морщинистое лицо торговца. Но так и не заметил ничего подозрительного: невольного движения губ, дрожания надглазной перепонки. Обычное вежливо-огорченное выражение, не более того. Похоже, все-таки зря тогда болтали по всему очагу, будто бы Вальга путалась с чужаком. Вазил тогда не поверил слухам, порочащим молодую жену, стоит ли сомневаться сейчас? Да и мальчишку, от кого бы тот ни родился, хранитель всегда считал своим сыном и наследником. И если он хоть что-нибудь понимает в людях, Кирин оправдает его надежды.
— А сын вырос настоящим мужчиной, — продолжил Вазил. — Он даже ходил пару раз на охоту в Пустоши.
Тут хранитель не удержался и все-таки уколол соперника:
— И знаешь, Кирин чувствует себя там, как дома, хотя на его голове не растет ни единого волоса.
Микал то ли не понял намека, то ли очень умело сделал вид, будто не понимает.
— Что ж тут такого особенного? Многие бродяги были безволосыми.
Хранитель резко поднялся с табурета. Сейчас самый удобный момент, чтобы перейти к делу. И так уже, вместо того чтобы заболтать старика, сам принялся вспоминать прошлое. Вернее, воспоминания ему еще понадобятся, но совсем другие.
— Да, — согласился он самым невинным тоном, на который был способен. — Например, Стип-Выдумщик.
— Не только Стип, а еще и…
Старик начал было перечислять героев своей юности, но вдруг сообразил, к чему клонит хозяин, и сразу напрягся:
— А при чем здесь Выдумщик?
— А при том, — жестко ответил Вазил, — что ты единственный остался в живых из всех, кто ходил вместе с ним к Заброшенному Храму. И только ты можешь показать мне дорогу туда.
Торговец на секунду опустил голову, а когда снова поднял ее, в нем уже трудно было узнать утомленного скитаниями старика.
— А если я не хочу показывать ее тебе? — звонким, но все-таки чуть дребезжащим голосом произнес он, особо выделяя последнее слово.
Но и Вазил впервые с начала разговора сбросил маску и превратился в настоящего хранителя Белогорского очага — властного, решительного, сознающего собственное превосходство. Такого, каким бедняга Легконог его прежде никогда не видел.
— А у тебя нет другого выхода, Микал. Я заставлю тебя рассказать все, что ты знаешь.
