«Мы, миллионы людей рабочего населения, — говорил он, — чуть только станем сами ступать на ноги, бываем брошены отцами и матерями на произвол судьбы, не получая никакого воспитания, за неимением школ и времени от непосильного труда и скудного за это вознаграждения.
… Взрослому работнику заработную плату довели до минимума; из этого заработка все капиталисты без зазрения совести стараются всевозможными способами отнять у рабочих трудовую копейку и считают этот грабеж доходом… Рабочий отдается капиталисту на сдельную работу, беспрекословно и с точностью исполнять все рабочие дни и работу, для которой поступил, не исключая и бесплатных хозяйских чередов. Рабочие склоняются перед капиталистом, когда им по праву или не по праву пишут штраф, боясь лишиться куска хлеба, который достается им 17-часовым дневным трудом… Везде одинаково рабочие доведены до самого жалкого состояния. 17-часовой дневной труд — и едва можно заработать 49 копеек! Это ужасно! При такой дороговизне съестных припасов приходится выделять из этого скудного заработка на поддержку семейного существования и уплату казенных податей! Нет! При настоящих условиях жизни работников невозможно удовлетворять самым необходимейшим потребностям человека»>{22}.
Тяжелое положение русского пролетариата было настолько очевидным, что об этом вынуждены были писать фабричные инспекторы, санитарные врачи, земские статистики и другие официальные лица, которые по долгу службы обследовали условия труда и жизни рабочих.
Условия труда и быта рабочих Петербурга, особенно рабочих-металлистов, несколько отличались от тех, о которых говорил Алексеев, имея в виду рабочих-текстильщиков Центрально-промышленного района. Официально рабочий день в столице колебался от 10 до 13 часов, заработная плата также была несколько выше. Однако дороговизна питания и жилья в столице сводили почти на нет это различие.
Положение деревенской и городской бедноты, нищету народных масс юный Халтурин наблюдал еще у себя на родине. В Петербурге он впервые с необычайной наглядностью увидел контраст всевластия, богатства, роскоши, с одной стороны, и бесправия, нищеты и обездоленности — с другой.
В центре Петербург блистал чистотой и строгим порядком, а в каких-нибудь двух километрах от Казанского собора царили грязь и запустение. На линиях Васильевского острова, в Коломне, в Московской части, на Петербургской и Выборгской сторонах, на Песках в немногих каменных домах, а в большинстве маленьких и отчасти громоздких деревянных, выкрашенных в желтый цвет, с полуразвалившимися лестницами и непролазной грязью дворов, ютились семьи рабочих окраин и пригородов
