В уголке сбились в кучку коллеги Патрика. Они виновато прикусывают слишком вкусные для такого случая канапе, на весу жонглируя тарелками, салфетками для коктейля и бокалами. Брат Патрика Алан с энтузиазмом кивает, слушая тетю Пэтси, и, не замечая этого, то и дело выгребает из кармана мелочь, подбрасывает ее на ладони и ссыпает обратно. «Динь-динь, звяк-звяк», — стучат монетки. Они-то здесь, они никуда не денутся.
А Патрика больше нет. Белла знает это, но все надеется, что он вот-вот появится среди своих близких. Ведь они учили его делать первые, робкие шажки, мазали йодом разбитые коленки, кашляли вместе с ним над первой сигаретой, работали в одном офисе, ссорились с ним, смеялись вместе с ним, целовали и любили его. Они все собрались здесь ради него. Неужели же он так и не придет?
— Белла, покушай что-нибудь, — кто-то сует ей под нос тарелку со спаржей, каждая спаржинка завернута, словно в пеленку, в тонко нарезанный хлеб.
— Очень вкусно, — слышит она чей-то голос, — и хлеб не хрустящий, а такие мелочи очень важны на поминках.
Белла послушно подносит спаржу ко рту. Она справится. Она сможет вести себя прилично. Механически подвигав челюстями, она промокает губы голубой салфеткой. У Патрика была старая, заношенная рубашка такого же цвета. Белла все порывалась пустить ее на тряпки, чистить обувь. Теперь эта нестираная, пахнущая Патриком рубашка лежит у нее под подушкой и терпеливо ждет, когда Белла придет и зароется лицом в мягкую голубую ткань.
«Тинь-тинь», — раздается странный тонкий звук. Это Алан постучал ножом по бокалу с вином. Сколько раз она слышала этот, такой обычный на праздниках, сигнал. Он сопровождал свадьбы, юбилеи и поздравительные речи. Вот и Алан тоже начал свою речь. Все лица, и лицо Беллы тоже, разом повернулись к нему, словно подсолнухи к солнцу.
— …спасибо всем, кто пришел сегодня. Многие приехали издалека. Мы очень, очень тронуты. Здесь вся наша семья и друзья. Я… — он откашливается и плотно сжимает губы, — я знаю, Патрик не хотел бы, чтобы мы здесь без конца рыдали.
— И не хотел бы, — продолжает он с вымученной улыбкой, — чтобы зря пропадал такой прекрасный ликер. Так поднимем же бокалы! За Патрика!
— За Патрика! — отдается многоголосое эхо.
Алан снова поднимает свой бокал, кусочки льда звенят в нем, словно едва доносимый ветром колокольный звон.
— Вечная ему память! — говорит он.
— Вечная ему память!
— Нет, — думает Белла, — я не смирюсь, не могу смириться. Как только все уйдут, я побегу к могиле, сбросив эти дурацкие выходные туфли, вышвырну их вон — за кладбищенскую стену! Упаду на колени и руками разрою землю. А когда доберусь до полированного гроба, я ему покажу. Открою крышку и встряхну этого гада как следует и закричу: «Прекрати, прекрати немедленно! Это уже не смешно!»
