Наконец она нашла нужную комнату, расположенную в незаметной пристройке, и ворвалась в класс посредине вступительной речи преподавателя. Он как раз говорил, что к нему нужно обращаться по инициалам «ДжейТи» и что ему можно задавать любые вопросы. Несмотря на требование называть его ДжейТи, выглядел он совершенно нормальным.
— Можно мне присоединиться, мистер… э-э-э? — выдавила из себя Белла, пытаясь избежать странного обращения, которое напоминало ей две вещи: название чистящего порошка и маниакального начальника, который воображает, будто он накоротке с подчиненными. В самом деле, как можно разрешать называть себя ДжейТи и не краснеть при этом? Тем временем мистер Э-э-э попросил всех начать с пятнадцатиминутного наброска, а затем перейти к основному занятию.
Натурщик сбросил халат и занял место на подиуме, поставив одну ногу на стул.
— Вот видишь, — сказала себе Белла, — ты все-таки оказалась сегодня рядом с голым мужчиной, и притом без всяких обычно связанных с этим неудобств. Ни тебе вымученных каламбуров, ни лапанья за задницу, ни последующего цистита, ни необходимости знакомить его с мамой. Все устроилось просто чудесно.
Она порылась в сумке, надеясь наткнуться на острый карандаш, и, взглянув на натурщика, подумала, что, как только начинаешь смотреть глазами художника, нагота теряет свое значение. Человек превращается в облеченный плотью скелет, в сочетание объемов и плоскостей, света и тени. Ах, если бы она всегда могла видеть людей, как сейчас, во всей их простоте! Однако само по себе рисование не казалось ей простым, отнюдь. Например, как передать эту согнутую в колене ногу, ведь сначала на листе она кажется сломанной? Или нарисовать эти отвисшие мускулы так, чтобы они не были похожи на куриные потроха? Но чем больше смотришь, тем больше видишь и учишься. А если есть талант, то простая фиксация превращается в нечто большее, во что-то столь же далекое от реальности, как ты сама. Можно прожить на земле тысячу лет (или тридцать три года, что тоже не очень легко) и так ничего и не понять об окружающих тебя людях. На этой мысли все осознанное ушло, и она полностью погрузилась в рисование.
Только когда наступил перерыв и натурщик сошел с подиума, Белла, словно очнувшись от транса, по-настоящему разглядела комнату и находящихся в ней людей. Она заморгала, как будто вокруг зажегся яркий свет, все еще находясь во власти форм и образов. Постепенно ее мозг начал различать слова, но сначала в форме букв и линий и только потом — звуков. Она подумала, что рисование и вправду может заменить плотскую любовь. Только рисуя, можно так же забыть обо всем на свете.
