поправила она себя. Неожиданно она чувствует приближение боли, осознание утраты постепенно приходит к ней. Ей хочется пойти, найти его ботинки и бросить их на пол, но она подавляет это глупое, даже безумное желание.
В ванной еще хуже. Четыре заржавелых одноразовых лезвия. Дезодорант в нелепом черном флаконе фаллической формы, словно призванном сказать: «Если от меня хорошо пахнет, это еще не значит, что я не мужик». Ее пальцы поглаживают его зеленую зубную щетку, от щетины туда-сюда разлетаются брызги. Патрик уверял ее, что это специальная, «скоростная» щетка: «Видишь, с такой щеткой я могу почистить зубы за тридцать секунд».
Она достала из стакана свою фиолетовую щетку и, взяв по щетке в каждую руку, развернула их щетиной друг к другу. Патрик, бывало, разыгрывал перед ней целый спектакль:
— Ты с кем разговариваешь? Я тебе дам, — говорил он низким голосом, изображая зеленую щетку, и гнался с ней по краю раковины за фиолетовой. Он гонял бедняжку туда-сюда, тряс ее «головой», пока Белла не рассмеется.
Она стукнула его щетку о свою и потерла их друг о друга щетиной.
— А зачем ты умерла? Дура ты какая-то, — заявила фиолетовая.
— Ну, — тупо ответила зеленая, — не зна-а-ю. Я не хотела.
Белла сцепила щетки щетиной да так и оставила их вместе. Патрик тоже так делал, оставлял их вместе со словами: «Целоваться, умываться!»
Она вытерла рукой слезы, глупые слезы. Легкие у нее были словно набиты взрывчаткой, такие тяжелые.
— Дыши глубже, — громко сказала себе Белла.
Но она чувствует, как к горлу, грозя разрушить хрупкую тишину, снова подступают противные мелкие рыдания. Она трет грудную клетку; под ребрами словно камень, как облегчить эту тяжесть? Крепко сжав зубы, она прикусывает губу изнутри — сейчас ей отчаянно нужна такая боль, которую можно перенести.
В спальне ее встречает гостеприимный свет; занавески полуспущены. Она механически, медленно раздевается. Сняв наполовину с кровати покрывало, идет в другой конец комнаты к комоду. Роется в ящиках, тихо разговаривая сама с собой. Ищет что-то в корзине для белья, разбрасывая по полу носки и полотенца. Вот она, рубашка Патрика, мятая, мягкая от частой носки. Она зарывается в нее лицом, вдыхает ее запах.
Она забирается под одеяло, сложенная в комок рубашка лежит на подушке у ее лица. Белла перебирает пальцами перламутровые пуговицы, водит ими по краю рукавов, пока наконец не проваливается в сон. И спит двенадцать часов подряд.
* * *
Уилл сгреб ее в объятия, крепко прижимая к себе.
