И маркиз с подчеркнуто ироническим снисхождением подражал голосу и жестам адвоката, смеялся, потому что смеялись окружающие, довольный впечатлением, произведенным на слушателей, которые, должно быть, были в его глазах присяжными, заседавшими в суде, или же теми, которым дело будет передано на апелляцию. Он разгорячился, повторяя самые громкие и самые общие фразы адвоката, и стал говорить еще более насмешливым тоном, пока не дошел до речи королевского прокурора, пожелавшего выступить после всех, чтобы нанести последний удар.
— Наш адвокат уже сделал свой мастерский выпад. Он говорил кратко, но по существу, весомо, убедительно, так что возразить невозможно…
Дон Аквиланте сидел, скрестив руки на груди, прикрыв глаза, то кривя губы, то качая головой, и, казалось, не замечал гула одобрения, вызываемого словами маркиза, но он вздрогнул, когда голос последнего вдруг загремел, подобно грому, в ответ на замечание доктора Меччо, носившего неизвестно почему прозвище Святой Спиридионе.
Доктор Меччо, сидевший прямо напротив маркиза, слушал, опустив голову, опершись подбородком на позолоченный набалдашник своей бамбуковой трости, казавшейся длиннее его самого, и никак не реагировал на речь, никак не выражал одобрения, не смеялся, как все другие. И, поднявшись внезапно со своего места, выпрямившись на своих нескончаемо длинных тощих ногах — казалось, его поношенный цилиндр вот-вот упрется в потолок, — он заявил:
— Его осудили несправедливо. Я так считаю.
И тут маркиз взорвался:
— Как это несправедливо? Ведь столько доказательств! С чего вы взяли?
— Я так считаю. Присяжные тоже могут ошибаться.
— А кто же в таком случае убил Рокко Кришоне?
— Его убил не Нели Казаччо.
— Тогда кто же? Надо иметь немало дерзости, чтобы утверждать такое! Отчего же вы не пошли и не сказали это следователю, когда еще было время? И вас не мучает совесть, что вы позволили осудить, как вы утверждаете, невинного человека? Вот мы какие! «Я так считаю!» Но ваше мнение гроша ломаного не стоит по сравнению с решением присяжных! Следователь, выходит, дурак? Председатель суда и судьи тоже дураки? А кто же в таком случае убийца? Где он?
— Не надо так горячиться, маркиз!
— А вы скажите, скажите — кто убийца? Где он?
Маркиз вскочил, бледный от гнева, и, энергично жестикулируя, стал громко повторять:
— Кто убийца? Где он?
— Он, возможно, здесь, среди нас, в этой толпе, что собралась под окном, и, может быть, смеется надо мной, над вами, над присяжными, над судьями, над правосудием! И если я говорю глупость, не мешайте мне! Каждый волен говорить что хочет!
