Разбили грудь тебе, дитя? Что твой жених,
Твой бледный кавалер, тот сумасшедший бедный
Апрельским утром сел, немой, у ног твоих?
Свобода! Небеса! Любовь! В огне такого
Виденья, хрупкая, ты таяла, как снег;
Оно безмерностью твоё глушило слово -
И Бесконечность взор смутила твой навек.
И вот поэт твердит, что ты при звёздах ночью
Сбираешь свой букет в волнах, как в цветнике,
И что Офелию он увидал воочью
Огромной лилией, плывущей по реке.
- Ну, как тебе, дружище Рем? - спрашиваю, размахивая давно уже пустым стаканом.
Наливаю ещё.
Сопьюсь - я этим летом стал напиваться всё чаще и, соответственно, больше, после страхов за состояние Ремуса до каждой трансформации. А как же тут не спиться от жизни, отсчитывающей лишь полнолуние за полнолунием? Да, раньше я был сильнее, намного, знаю, но теперь словно все силы мои кончились. Мне всё постыло. И Рем со своим летним страхом, и я со своими, не менее страшными демонами. И мне ли, чистокровному волшебнику, имеющему, к тому же, наследника, скакать паяцем, пусть и перед таким же чистокровным, но Изгоем, ибо оборотень суть еси?
Да что за мысли лезут в голову - кто-нибудь сможет мне в этом мире, полном Луны, помочь? Знаю, что нет, но не кричу, а молча напиваюсь.
После бутылки, правда, небольшой, огневиски я спускаюсь по красивой винтовой ажурной металлической лесенке в свои владения - подвал, беру фиальчик с быстродействующим ядом, ставлю его на столик, небольшой, для ингредиентов, и рассматриваю, как нечто не виданное, вернее, не сваренное мною несколько дней назад. Потом вяло произношу:
- Reducto.
Затем так же вяло:
- Reparo, и снова, и снова…
Наконец, устав играть со смертью, говорю:
- Evanesco.
Да, я не готов пока уйти в Посмертие, бросив Рема без Аконитового зелья, пока не научу супруга премудрости самостоятельно изготавливать его, хотя это будет далеко не просто потому, что это зелье - вещь не из простых, вроде того же Кроветворного, да и Ремус, наверное, сообразит что-нибудь, когда я начну его учить, решит, скорее всего, что я ухожу от него - к другому, другой - ему без разницы. Да, Ремус ревнив, как, впрочем, и я, но у меня не было повода ревновать его, а вот у него был, правда, пустой - к мисс Эйвери, да, и ещё один, о котором я так не хочу вспоминать - о моём явном заигрывании на Выпускном с профессором, три ха, Забини, моим, тоже бывшим учеником, ровесником почивших по моей вине Гарри и от моей руки - Драко. Оказалось, у Блейза, так он тогда попросил себя называть, есть жена и двое погодков - мальчишек.
