Неделю играла в Праге метель. Ветер тряс островерхие крыши, метался от стены к стене. Затем снял осаду, улетел с армадою туч разбойничать на влтавские, рейнские, дунайские кручи. Вызвездило, выкатила полная луна.
Иоганн Кеплер загляделся в окно — и привиделся город флотилией белопарусной, высокие башни — мачтами, а флюгера — распахнутыми вымпелами…
Наведывался что ни день Тихо Браге, сапожищами меховыми топал, окна распахивал настежь, рокотал:
— Воздуху! Воздуху прежде всего! Орел почему витает превыше прочих пернатых? Воздух всей земли под крылами орлиными. Кто сказал, будто чибисы мы иль трясогузки! Мы — орлы!
Слуги имперского астронома втаскивали корзины, полные снеди, распаковывали, доставали паштеты страсбургские, дичь на вертелах, запеченных судаков, майнцское вино золотистое.
Как родного брата встретил Тихо сочинителя «Космографического таинства», обласкал, доложил о приезде математикуса государю, новому своему покровителю и распорядителю. Восхитился талантам Кеплеруса просвещеннейший король Рудольф, спросил:
— Сей гений, говоришь, вослед за тобою посягнул на великого Птоломея?
— Блаженна мудрость вашего величества, — отвечал Тихо. — По старинному представлению, планеты подталкиваемы ангелами либо небесными духами. Он же пытается объяснить подобные движения увлекающей силой, каковая источается Солнцем и действует наподобие спиц мельничного колеса…
— Постой! Постой! — перебил мудреные объяснения государь. — А не тот ли это Кеплерус, славный астролог, что волнения в Штирии предсказал, да турецкий набег на Нейштадт, да холода небывалые? — Король проследовал к золоченому шкафу-поставцу, покопался у себя в записях, полистал календари, заулыбался, захлопал в ладоши, — Без сомненья, он, тот самый! Повелеваю ему по отрешению от хворостей явиться на аудиенцию!
Тихо Браге незамедлительно поскакал к больному. Еще с порога он закричал:
— Хитрец! Зачем же таиться, дар божий зарывать в землю? Прорицателей в Праге на руках носят! Молятся на астрологов как на святые образа! — И во всех деталях изложил разговор с его величеством.
Однако вопреки ожиданиям изгнанник великой радости не выказал. Не выказал радости, не захлебнулся словами благодарности, слезу умиления не смахнул со щеки. Скорее наоборот: помрачнел, насупился, в стену вперил угасший взор и сказал загадочно, туманно:
— Случайность.
— Случайность какого рода? Буквальная? Фигуральная? Счастливая? Роковая? — заинтересовался Тихо. В загадочных, туманных, маловразумительных вопросах и особенно ответах усматривал король астрономов высшую мудрость, обожал ее, обожествлял.
