— Гляди-ка, Литорий, а вон и Бонифаций в своих нелепых древних доспехах, — посмеиваясь, воскликнул Аэций. — Долговязый парень рядом с ним — его зять Себастиан. А вот и — клянусь всеми святыми — молодой Тит Руфин, неблагодарный изменник. Жаль, не арестовал я его и не предал военному трибуналу, когда была такая возможность…
— Теперь понятно, почему Бонифация называют «сражающимся полководцем», — заметил Литорий. — Вид у него такой, словно он сам готов ринуться в бой. — Он улыбнулся. — Ближе лучше не подходить, господин. Его длинное копье выглядит довольно устрашающе.
Заиграли трубы, и глашатай Бонифация сорвался с места, натянув поводья в нескольких шагах от Аэция и его свиты. Раскрутив свиток, он продекламировал:
— Бонифаций, Комит Африки, Патриций, Магистр Конницы и Пехоты — от имени Августа Валентиниана Третьего, Благороднейшего из Живущих, дважды Консула, и Самой Благочестивой Императрицы-Матери, Августы Галлы Плацидии — шлет привет Аэцию, Комиту, Магистру Конницы Всея Галлии и желает осведомиться, каковы будут ваши пожелания касательно…
— Сколько помню Бонифация, всегда он был сторонником надлежащих процедур, — улыбнулся Аэций, качая головой. — Что ж, пришло время слегка его удивить. — Подмигнув Литорию, полководец подал сигнал трубачу. Но не успел тот даже поднести горн к губам, как заросли тростника озарились сотнями огней: пока глашатай читал свою речь, некоторые из людей Аэция пробрались к обочине дороги и теперь забрасывали высокие сухие кусты пылающими факелами…
* * *
«Написано в Аримине, в код консульства Аэция и Валерия, II июл. ноны[17]. Тит Валерий приветствует Гая Валерия Руфина.
Многоуважаемый отец, пишу тебе в спешке и печали, передам письмо с человеком, который отправляется этой ночью в Галлию. К тому времени, как ты будешь читать эти строки, я и сам уже буду ехать к вам, так как оставаться в Италии, ввиду затаенной на меня Августой злобы, уже небезопасно. Бонифаций мертв, погиб в бою (некоторые говорят, что от руки самого Аэция), прошедшем вчера в окрестностях Аримина. Он должен был встретиться здесь с Аэцием, но тот решил устроить Бонифацию засаду; тем не менее, прознав о его намерениях, мы смогли обернуть полученную информацию в свою пользу. (Как ты знаешь из моих предыдущих писем, я послушался твоего совета и, уйдя от Аэция, служу теперь Бонифацию.)
В том месте, где должна была состояться встреча (неподалеку от судьбоносного Рубикона), к дороге примыкают огромные заросли тростника. Рядом прорыты дренажные каналы, cuniculi — потенциальное прикрытие для армии, которая легко может затаиться в высоких тростниковых кустах. Мы узнали, что ночью, накануне встречи, Аэций приказал своим федератам выдвинуться на позиции в cuniculi, и в нужный момент забросать высохший за жаркие летние недели тростник факелами. Более страшного зрелища, отец, мне видеть не доводилось: в считаные секунды огонь объял всю равнину, и прятавшиеся там люди сгорали заживо. Их крики я буду помнить до самой смерти. Те же, кому удавалось вырваться из объятий пламени, выбегали прямо на нас и погибали от наших копий — это, скажу тебе, лучше, чем умереть в агонии. Возможно, ты сочтешь подобный способ ведения битвы ужасным и не имеющим оправданий. Но что нам оставалось? Аэций и его вероломство — вот что подвигло нас на такое.
