Захлопнув за собой дверь в коморку, что уже больше года служила ей домом, девушка без сил привалилась спиной к тяжелой створке. Уняв бешено колотящееся сердце, она упала на колени рядом с сундуком и рывком подняла крышку. На пол полетел весь ее нехитрый скарб. Найдя, наконец, утирочную холстину, Айлиша побежала в мыльню. Там долго с остервенением терла свое тело лыковым мочалом, пытаясь отскоблить с нежной кожи невидимую, но столь остро осязаемую грязь, оставшуюся от прикосновений одноглазого мучителя. Тело горело, но все равно оно казалось липким, измаранным, сколько не переводи на него мыльного корня да горячей воды. Стоя в клубах пара, девушка и не заметила, как в мыльню заглянула Нурлиса.
— Ты чего это, дурища, удумала — посередь дня в лоханке плескаться? — сварливая бабка, как всегда, не отличалась ласковостью.
— Запачкалась, — неловко прикрываясь растрепанным мочалом, прошептала девушка.
— Кто ж тебя запачкал-то? — пробубнила Нурлиса и, не обращая внимания на купальщицу, принялась наводить в мыльне порядок — выстраивать в стопки лохани, возить мокрой тряпкой по осклизлым полкам.
— Никто, — упрямо вздернула подбородок выученица.
— Мне-то не ври, по глазам вижу, что обидели. Давай говори, кто облапил, не то Майрико приведу, чтобы видела, как ты от урока отлыниваешь.
— Урок я весь справила. Зови, ежели хочешь, — упрямо ответила девушка и отвернулась от назойливой старухи.
— Ссильничали? — старая ведьма развернула ее к себе и быстро предположила: — Али дите прижила?
— Ты что мелешь-то! Светлых богов побойся! — вырвалась юная целительница. — Всего-то про женское спросил. Да сказал — подождет, покуда созрею! Только он мне и даром не нужен!
— Кто спросил? — Айлиша спиной чувствовала пристальный взгляд жадной до сплетен бабки. Вот только не заметила, как старая сжала кулаки, а желтые ногти впились в морщинистые ладони.
— Целитель. Ихтор.
Нурлиса облегченно выдохнула и напустилась на собеседницу:
— Дура, как есть дура! Тебе первый лекарь уважение оказал, считай что посватался, а ты, коза безрогая, морду воротишь!
— Сказала, не нужен он мне — старый да страшный! — скривилась девушка.
Ну не говорить же этой желчной Нурлисе, что сердце давно занято и живет в нем другой, тот, кто давно поселился в беспокойных снах, тот, кто кажется лучшим на свете… Вот только признаться в этом не только ворчливой бабке страшно, но и самой себе.
— Ну и хватит тут воду лить! Развела лужи. И сама вся уже опухла. Вон, перепонки того гляди вырастут или икру метать начнешь. Иди отсюда подобру, — недовольно забубнила старуха и с удвоенной яростью загромыхала лоханками.
