Тамир навсегда запомнил то отчаяние, одиночество, жадные объятия трясины и… равнодушный шум леса, которому было все равно — умрет несчастный мальчишка или останется жить. Помнил он запах прелой земли и тухлой воды, запах травы и хвои. С той поры мать ни разу не брала единственное дитя в чащу. И сама не ходила. Тоже, видать, натерпелась. Бруснику, клюкву, чернику и землянику покупали на торгу.
И вот чаща. Тиха, умиротворенна… Но все равно кажется, будто каждая веточка норовит зацепить юного странника за одежду, а каждая кочка — старается помочь лошади, на коей он ехал пятый раз в жизни, выбить незадачливого из седла. Но все-таки только когда остановились на ночевку, а Донатос очертил обережный круг, только тогда Тамиру стало по-настоящему страшно.
Крефф спокойно спал, а его подопечный сидел и, обмирая сердцем, слушал как где-то воет невидимая тварь, как шуршит валежник под чьими-то то ли ногами, то ли лапами, видел как в нескольких шагах от их стоянки голодом горели глаза. А еще, казалось, будто кто-то зовет Тамира, тоненько, ласково, напевно. Юноша поежился и закрыл глаза, мужественно пытаясь уснуть. Но с закрытыми глазами стало только страшнее. Так и чудилось: тянутся из тьмы жадные руки Ходящих В Ночи. Сам того не замечая, паренек стал тихонечко подскуливать от ужаса, зарываясь носом в шерстяную накидку. Крефф тут же поднялся, подошел к спутнику и, вполсилы пнув того ногой в живот, прошипел:
— Заткнись, пока язык не вырвал! Никто тебя не тронет, а будешь мешать спать — мигом за круг вышвырну!
И, еще раз пнув дурня под ребра, Донатос вернулся на свою лежанку.
А Тамир так до утра и не сомкнул глаз — примеривался к боли, оставленной грубыми сапогами спутника, да держался за оберег под рубахой. Наутро, когда странники покидали место стоянки, паренек заметил недалеко от границы круга растерзанного зайца…
Тяжело далась сыну булочника дорога — жгла сердце тоска, разъедали душу сомнения и страхи. Потому встреча сначала с улыбчивой теплой, такой домашней и такой… обыкновенной Лесаной стала для измученного опасениями и недосыпом парня настоящей отрадой. А уж знакомство с застенчивой, тоненькой, словно камышинка, Айлишей и вовсе окрылило отчаявшегося было парня. Отчего-то вдруг пригрезилось, как они вместе будут учиться на целителей…
* * *
Лошади неспешно проходили в широкие ворота. Огромные, высокие обитые железом створки были совершенно черными от старости. Но дерево не рассохлось, а, наоборот, словно закаменело. Такие ворота не вдруг выломаешь, их и отворить-то недюжинная сила требовалась.
