Но вот про то, чтоб голым ободрать,
То можно на себя взвалить такую ношу.
Манто на ней, а в гараже – «Поршак»,
Как в сказке Пушкина «О рыбаке и рыбке».
Но надо осторожней быть и бдить,
Чтоб не попасть в ту сказку по ошибке.
Сейчас «ура» – с деньгами и свободна,
Валяется манто в том черном «Поршаке».
А бедный муж в долгах, засевший плотно,
Наверно, с горя гложет водку вдалеке.
«Саму себя любимую», как просто,
И «это самое мое» любить на жизненном пути,
Но не забудь тот смертный грех – наказ Господний,
От мира вечный: он звучит – «не укради».
А ты все пашешь, дорогой, тот бывший муж,
Чтобы она тебя таскала на аркане.
Приятно ведь, чтоб эдакая блудь
Ходила с сотней тысячей в кармане.
Она же, сморщив узкий лобик, думает:
«Эх, что-то здесь не так»,
Мозг наизнанку вывернулся – что же мысль подскажет,
«Эх, забросаю «эсэмесками», чтобы назад пришел, дурак.
Пока другому про меня чего-то не расскажет.
Ну, а пока развод, «святому месту пусту не бывать»,
Пускай какой-нибудь мужик займет его, да поплотнее.
Детишки перетерпят в доме как-нибудь его, япона мать,
Да денежек еще прибавится, и жить повеселее.
P. S. Ну, а пока-пока развод не подоспел
Открою дом и мебелишку украду у мужа,
Да акции его я изыму, продам, устрою беспредел,
А что его жалеть – затянет поясок потуже.
А в доме нет теперь покоя, в нервах вся,
Наверное, и пьёт, да на ходу в машине курит,
И акции и мебель – эх, украла зря,
Теперь уж не вернётся муж – её навеки позабудет.
А донести и анонимку настрочить
Так хочется до смерти – уж поверьте,
Хотя тот, на кого донос состряпан, может не простить,
Ещё уделает меня до смерти.
Донос – тягчайшее из всех возможных зол.
Бесчестьем, подлостью известен всюду.
Из за него погиб Иисус Христос – он вознесён,
А имя доносившего навеки проклято, и имя то – Иуда.
