Странствующий летописец поднялся, обошел стол и увидел, что женщина медленно, покорно поднимается ему навстречу.
— Утром ты поцелуешь меня точно так же, как целуешь сейчас, — прошептал он, почувствовав на своих губах солоноватое тепло ее податливых пухлых губ. — Поцелуешь живого. И с этого утра забудешь, что все мужнины, которые вечером любят тебя, утром обязательно погибают. Ты излечишься от этого страха и этого библейского предсказания.
— Вот видишь, теперь ты тоже любишь меня. Как все остальные. Только те сразу набрасывались, как татары на ясырь. Ты же целуешь, целуешь, словно боишься разбудить меня. А мертвых я никогда не целую. Это великий грех.
— Значит, мне суждено отойти в иной мир нецелованным, — грустно улыбнулся Пьер де Шевалье.
Поцелуи их становились все более затяжными и страстными, и странник постепенно начинал ощущать, как тело женщины наливается теплом и возгорается страстью.
Чтобы оказаться в кровати, нужно было вести Христину в соседнюю комнату, однако Шевалье не хватало силы воли на этот путь; тем более что им хорошо было и здесь, у холодной стены, рядом с окном, которое вновь стегал обрушившийся ливень. Пьер уже не помнил, помогала ли ему женщина или же он сам постепенно оголял ее, но только ясно ощущал, как исчезала разделявшая их ткань и как вспыхивали жаром ее колени. Изгибая в любовном поиске ее на удивление гибкий стан, он, наконец, понял, что овладел женщиной и мысленно перекрестился, осознав, что это произошло как раз в тот момент, когда прогремел страшный раскат грома, который словно бы вошел в землю рядом с домом Христины, раскалывая его при этом пополам и поджигая страшной, осветившей всю комнату молнией.
— Нет, — успокоила его женщина, испугавшись не грома и молнии, а того, что, пронзенный ужасом, мужчина может охладеть к ней. — Ты погибнешь не сегодня, не здесь и не от молнии.
— Это правда? Ты вещаешь как пророчица.
— Ты люби меня, люби. Сегодня ты не погибнешь. Долюбишь до самого утра, и ни одна женщина не будет целовать тебя мертвым. Только ты еще сильнее люби меня… Любить меня — это не грех.
— Было бы страшным грехом — не любить тебя в эту ночь, — неожиданно проникся не только словами, но и способом, логикой ее мышления Шевалье. — Однако я такого греха не совершу. В эту ночь я войду безгрешным.
