— Вы Михаил Торопов? — спросил я, делая шаг вперед.
— Да-а… Здрасьте…
— Меня зовут Дмитрием Васильевичем. У вас найдется немного времени, чтобы поговорить?
— Конечно, — кивнул он. — Проходите, пожалуйста.
Судя по планировке прихожей, квартира Тороповых была трехкомнатной. Миша занимал небольшую солнечную комнату. В ней было уютно и пахло деревом. Видимо, потому что всюду стояли, сидели, лежали “деревянные люди” пешие воины в кольчугах, с копьями и луками, пушкари времен Ивана Грозного, конные гвардейцы с саблям наголо, летчики в самолетах, трактористы на тракторах, дети, взявшиеся за руки в хороводе…
Честно признаюсь, я был ошеломлен этим уникальным в своем роде музеем. Я ведь и сам неравнодушен к дереву, в свободное время творю кое-какие поделки. Но мне было далеко до этих!
— И это все ваши работы Миша? — спросил наконец я.
— Что вы! —смутился юноша. — Общие. Мама, папа и я сделали. А вот это…
Он подошел к остекленному шкафу и достал оттуда смешного пузатого повара.
— Яшкина работа! — с гордостью произнес Миша. — Братика моего. Он еще маленький, ему шесть лет. Но он тоже любит вырезать.
— Ого! — воскликнул я. — Яша, наверное самый знаменитый человек в своем детском саду.
— Нет, — погрустнел Миша. — Яша в детский сад не ходит. Он вообще у нас не ходит. У него только руки двигаются, а все остальное парализовано.
И от его слов все вокруг внезапно потухло. Я сердцем прикоснулся к трагедии этой одаренной семьи ощутил ее боль.
— Но Яшка — веселый человек! — снова заговорил Миша. — И всегда вырезает смешных человечков. А вы кто? — с детском непосредственностью перевел он разговор.
— Я следователь. Занимаюсь расследованием смерти твоего друга Никиты Гладышева. Вы же с ним были друзьями? — Я внимательно взглянул на парнишку.
— Да, — ответил Миша. — Это правда. Никита был моим самым лучшим другом. Больше таких друзей у меня никогда не будет.
— Почему?
— Ну… Не будет.
— Он что же, помогал тебе? В учебе? — незаметно для себя я перешел в разговоре с ним на “ты”.
— Помогал. Но только не в учебе.
— А в чем же?
— Он помог мне однажды человеком себя почувствовать.
— Что ж, —согласился я, — это серьезно. Правда, не понимаю пока, почему ты себя раньше человеком не чувствовал?
— Долгая история, — неохотно ответил Миша.
— И все же? — настаивал я.
— Потому что я трусом был, — неожиданно твердо сказал Миша.
— А-а! Но, может быть, ты себя слишком строго судишь?
— Нет, — покачал он головой. — Я все правильно говорю. Отец призывает: надо всегда быть самокритичным.
