Тело Фрэнка возбуждало Джейн почти с самой первой минуты знакомства. Ей все время хотелось прикоснуться к нему. Джейн не знала, как назвать это непонятное чувство, и ее небогатый жизненный опыт не мог подсказать ей нужного слова Нежность? Нет, не то. Эстетическое любование красивым мужским телом? Глупости! — оборвала она себя. Ты же знаешь, что это не так.
Она лишь понимала, что никогда не ощущала ничего подобного. Фрэнк разбудил нечто сокровенное, дремавшее в глубинах ее женского естества.
Джейн не спалось. Она спустилась вниз, на кухню, чтобы налить себе стакан молока. Взглянув в окно, увидела, что в солярии горит свет.
Неужели после сегодняшнего утомительного дня Фрэнк еще может тренироваться? Ведь в течение нескольких часов ему даже не удалось присесть. А может быть, больная нога не дает ему покоя, подумала она и решительно направилась в солярий.
Фрэнк не занимался на тренажере, а сидел у стены, увитой зеленью. На нем были привычные шорты. Фрэнк смотрел не на ночное небо, как обычно, а на цветы, на любимые Джейн благоухающие камелии. Увидев ее, он сказал, подчеркивая каждое слово:
— Можно быть упрямым, но нельзя быть глупым.
— Бывают моменты, — возразила она, опускаясь на пол рядом с ним, — когда это практически одно и то же.
— Ты думаешь?
Джейн промолчала. Она никогда не забудет те мучительные дни, когда ей хотелось все бросить и бежать от Фрэнка, от себя… Когда она упрямо отвергала мысль, что он ей нужен, что она не может без него… Джейн посмотрела ему в глаза и прочла в них, что он ее понимает.
Белоснежный лепесток упал ему на ладонь. Он жадно вдохнул тонкий нежный запах, каждый раз возвращающий его во времена детства.
— Моя мать любила камелии.
— Я тоже их люблю, — заметила Джейн.
Фрэнк выразительно посмотрел на нее:
— Я знаю. Каждый раз, когда я слышу их аромат, то вспоминаю тебя.
— И твоя мать до сих пор выращивает их? — спросила Джейн, видя, как он задумчиво вертит в пальцах белый лепесток.
— Нет. — Его рука судорожно сжалась в кулак, сминая нежную ткань цветка. — Она умерла.
Джейн ощутила знакомую боль утраты и прошептала:
— И давно?
— Тринадцать лет. А кажется, прошла целая вечность.
— Или как будто это случилось только вчера, — тихо прошептала она. — Я понимаю тебя. Мне хорошо известно, как это тяжело.
— Ты не знаешь и половины того, что пришлось мне пережить. Так что не надо сентиментальной жалости.
Джейн показалось, что ей дали пощечину, — Фрэнк давно не говорил с ней в таком оскорбительном тоне.
