— Боюсь, моя дорогая племянница слишком оптимистично настроена, — заметил он, убедившись, что Фрэнк окончательно пришел в себя. — Тебе еще лечиться и лечиться, а не испытывать судьбу.
— Ваша… племянница? — изумился Фрэнк, но тут же осекся, боясь выдать себя.
— Господи, ты что, не заметил Джейн, милую девушку, живущую в этом особняке?
— Ирония — не ваша стихия, — съязвил Фрэнк.
— Не горячись, старина! Ты удивлен, что мы говорили о тебе?
У генерала дьявольский дар угадывать чужие мысли, подумал Фрэнк и зябко поежился. Из предосторожности он решил на этот раз промолчать.
— Она спрашивала, всегда ли ты так жесток к себе, — продолжал Уильям.
Жесток к себе? Я же был жесток к ней, своей мечте. Я намеренно ранил ее сердце и душу, уязвлял гордость и самолюбие. Фрэнку стало стыдно. Кровь прихлынула к его лицу. А он-то был уверен, что стал хладнокровным, неуязвимым, не способным на раскаяние. Он культивировал в себе эти качества с того самого дня, когда понял, что любовь к близким — величайшая мука. Осознание этого пришло к нему, когда обезумевший от горя отец обвинил родного сына в крушении всей своей жизни.
Боже, что со мной происходит? Казалось, я навсегда изгнал из памяти воспоминания о семейной трагедии. Не просто похоронил их в себе, а изгнал, и вот они опять всплыли в моем сознании. Видно, прошлое не умирает и порою вторгается в настоящее как грозное предостережение.
— Я рад, что у вас нашлась тема для беседы с мисс Ренкли, — холодно ответил Фрэнк, возвращаясь из не вовремя оживших воспоминаний.
Уильям недоверчиво посмотрел на раздосадованного молодого человека.
— У нас всегда хватает тем для разговоров. Джейн, согласись, личность незаурядная.
Я это знаю получше тебя, генерал, мысленно надерзил собеседнику измотанный физически и душевно Фрэнк Беррингтон.
— В семье всегда говорили, что она пошла в меня, — самодовольно улыбаясь, заметил Уильям. — Мартину, моему брату, это очень не нравилось. По-моему, он так и не простил мне, что я выбрал военную карьеру и тем самым подорвал престиж семейства Ренкли. Мой брат — большой сноб, не то что Джейн, которой плевать на всякие светские штучки.
— Что ж, возможно, она на вас и похожа, — только и сказал Фрэнк, надеясь, что Уильям сменит тему разговора.
— Помню, мы затеяли с ней какой-то заумный философский спор. И, представь себе, потом она призналась, что хотела таким образом убедиться в моих достоинствах как…
— …Личности, — закончил Фрэнк.
— Хитроумное создание. Она даже в двадцать была серьезным соперником.
