Степан Бердыш | страница 62
Лакей разошёлся не на шутку. Степан искренне подивился ребячистости столь с виду баженого хрыча. И тут дедулин хребет прострелило. Страдальчески морщась, согнулся кочергой и, заохав, похромылял к дверям.
— Ох-ах! Жизня — мазня… Ох-ох! Не знал, стало быть, барин, ох? Так знай: перва красотка. Елчаниновы, они тако же, как и мой-ой-ой барин, у слободских гостюют. А ты, чай, сразу Надюшу приметил да от остальных-ых-ох-эх обособил?..
Тут старику полегчало и он заворковал что-то мало-вразумительное. Из чего Бердыш заключил, что хлопов холоп навеселе. Либо был таким с зыбки младенческой.
— Да нет, как раз ничего такого вроде не приметил, — не соврал Бердыш, но вспомнил чистый неприлипчивый взгляд девушки и добавил. — А глазки у неё, правда, приятностные. Как-то глыбко, что ль, глядят, хотя и прытко… Не знаю… А так девушка и девушка.
— Ну, это ты напрасличаешь, барин, — убеждённо заверил старый, провожая гостя в сени. — Ты, я так смекаю, не больно её разглядел. Свету мало. — Мисаил к чему-то указал пальцем на потолок.
Степан смерил деда в упор, с ног до головы, но ничего не сказал…
Хлопов занимал две комнаты в доме сырейщика Онуфрия Пляскина, родного брата того Деменши-купца, что прикупал у казачков ногаек, лошадей и прочий товарец…
Утвари у посла было так себе. Зато открытый рундук и стол ломились от бумаг: книги, свитки, письмена, гусиные перья.
Хлопов — у окна — с головой ушедший в какую-то рукопись. Весь в думах, не замечал, как в ярком свете дня, чадя, сирым месяцем с ночи желтеет светец.
— Иван, Иван, пора, — затормошил посла Бердыш. Тот округлил серые умные глаза, не разумея, чего хотят. И спохватился:
— Фу, ты, пропасть, да-да, пора! Ты готов?
— Я-то да, а ты?
— Счас оденусь. Мисаил, запрягай таратайку… Тьфу, сани… — поморщился и улыбнулся собственной рассейности.
— Едем верхами. В санях рытвин и наносов не сосчитаешь.
— Лады. Эй, Мисаил, подбери коней мне и Степан Ермилычу.
— Со мной Супостат. Иного не надо, — отказался Бердыш.
— Исус с тобой! А что, коль к Телесуфу станем? Слыхал о таком? Нет? Хо! Урусов первый угодник, собака ханья. Ни в Христа, ни в Магомета, ни в дьявола, ни в шайтана не верует. У него не гостиный двор — змеекуток. Обчистит, скотина, мать родную. У своего царя лошадь с-под носу уведёт. А сличье подвернётся — зарежет. И концы — в омут. А ты — Супостата! Простота. Ну, бери, коли не жаль. Только не забудь с красавцем почеломкаться. На прощанье. И на том свете не свидитесь.