— Глядишь, и надобности в том не будет, коль сам всё скажешь. — Телесуфа издевательски склонил голову.
— Что же?
— Правда ль, что казаки воюют по указке воеводы Лобанова и, стало быть, великого князя Московского? Это раз. И два: кто тот человек, который оповещает вас о наших всех делах?
— Да растолкуй: о ких делах?
— Ну, взять хоть молвку о Кирееве загоне.
— Молвку?.. Так он сам лицо своё казал, когда засеки воевал. Крепкий слух неспуста глыбится.
— Да кто знал его лицо-то?
— Значит находились мудрецы.
— Так ли? — Телесуфа хитро прищурился. — Не ты ли?
— Прости. Про себя я, кажись, не говорил. Да и как бы мне поспеть это самое — Кирея упредить? Я ж в Астрахань бежал! — ужом изворачивался Степан.
— Хм, — прищурился пытливо дворник. — Да, то, пожалуй, немыслимо.
Сабля уже не колола шею.
— Сам видишь: напраслину в ум взял.
— Скользок ты не к добру.
— Для кого?
— Для тебя, — шепнул Телесуфа.
— Что, убьёшь? — Степан не сводил глаз с недруга.
— Кончил бы — не вздрогнул. Но то и подозрительно, что всё у тебя ловко выходит да гладко.
— Сам ловок. — Бердыш вернул любезность.
— Вот за то тебя и не люблю, — не замечая, искренне продолжил Телесуфа.
— Грех отрицать: в том же грешен.
— Да, плут же ты, — засмеялся дворник чуть не любовно.
— За плутовство не режут, — заметил Степан, гладя настил.
— А на кол садить — в самый раз.
— Так и какое ж решенье обо мне вынес?
— Хо, с железом играть надоело? Живи. Пока, — отходчиво потянулся Телесуфа — ну, сущий котяра, — только не вздумай ещё раз поводок сымать… без спросу-то.
— Где уж убогому, — подобострастно расклеились Степановы губы и были они суше хворосту.
— Про то не твои старания, — почтительно заверил ногай, — за тобой теперь не одно зоркое око присмотрит.
— Спасибо и на том. Всякая забота всякому приятна. Обычай гостеприимства! — восхитился Бердыш.
Телесуфа отнял саблю, вложил в ножны, указал на выход. Медленно и щекотно pacсосался в груди Степана снежок. Ноги тоже таяли, подгибались. Потому выходил не спеша: медлительностью припорошивал слабость.
Хлопова узнал не сразу. Иван за прошедшие месяцы изрядно сдал. Что объяснимо: неусыпно ходить под «дамокловым мечом» — не забава. Урус и верховина упёртых мирз уткнулись в саму грань между худым миром и плохой войной. Ближний круг ежедневно подбивал князя к разрыву с Московией. У посла заметно прибавилось седых волос и морщин.
Лишь вежливость покривила уголки его губ. Утомлённо сморгнув, жестом пригласил земляка присесть. Ровно, как дятел, без прежней приподнятости поведал о новых переменах с добра на худо.
