— Выдать Годунова! Бояре хреновы! Го-ду-но-ва!
— Смерть Ближнему боярину…
— Долой Годунова, зверя лютого!
Борис указал в окошко. Фёдор прояснённым взором вгрызся в толпу, оттеснившую строй нарядных стрельцов во главе с рдянолицым Яковом.
— Видишь, государь, каки шутки? — шало посмеялся Годунов, возбуждённо потёр ладони. Ужас отразился в мутных глазах царя. Он судорожно схватил шурина за локоть:
— Боря, я тебя не выдам. Хоть меня убьют, я не спужливый… Только через мёртвого себя… отдам… — шелестели бескровные губы, которые и раньше-то никого не могли устрашить.
Раздвинув шторку пошире, Борис осторожно глянул во двор. В глазах померкло. Их ослепило, обожгло, выело грязно-цветастое море, заполнившее промежуток между Грановитой палатой и Благовещенским собором. Рваные языки несчётного полчища оборванцев и нищих, ремесленников и лавочников разливались, пятнея у всех застроек Кремля.
Часть мятежников, разинув чёрные рты, дивилась невиданной лепоте храмов и лепнистым диковинам верховной палаты. Но большинство, ракоглазое, с вынутыми языками, пучинясь пеной, грозно шумело, жужжало шмелем, гневно ругалось, упорствуя в пользе расправ. В дверях вперемежку с прочими взволнованными боярами стряли Шуйские.
Андрей Шуйский вполоборота поглядывал на окна царского покоя. Кручёные усы его радостно топорщились, глаза зло-весело поблёскивали. Рядом тупился вечно равнодушный с виду Скопин Вася.
Народ всё настойчивей требовал выдать Борьку-быдло на правёж.
— Слышишь, государь? — Борис на миг обернулся к трясущемуся Фёдору и снова поворотился к окошку.
Ба! Когда этот человек с пустым узким глазом успел наставить это чёрное дуло пистоля? Вот и чёрный зрак смерти! Как скоро и нежданно. Пистоль страшен, но ещё страшнее прицел кривого и лихого глаза, что закапканил твою судьбу! Не успел даже испугаться. В груди только сразу так пусто и легко…
Только что там ещё? Где выстрел? Чего медлит? Э-э-э… Дымок… Покуситель шатнулся, упал. Его накрыло небольшое длиннорукое тело. Всё смешалось… Годунов просто не услышал выстрела. Лишь почувствовал, как что-то тёплое стекло по щеке. Вытер щеку. Кровь. Рассыпавшаяся звенящими крошками слюда убрызгала всю комнату. Один осколочек вонзился под глаз. Боярин спокойно посмотрел вниз. Тысячи взоров прикованы к нему, к его лицу с точащейся алой струйкой. Эта струйка манила, дразнила, заражала, задорила, множила жажду палачества, пыток, душегубства. А потом Кремль взорвался шквалом:
