— А где твой галстук?
Исмаил вытащил краешек галстука из кармана пиджака и показал:
— Вот он!
Все трое смотрели на галстук. Длинный Байрам произнес:
— Исм-красавчик в галстуке, что получится? Маменькин сынок.
— Верблюд ты немытый, следи за языком!
Байрам рассмеялся, обнял Исмаила за шею и с силой поцеловал его:
— Синеглаз мой, я его слуга!
Фильм о Мораде-молниеносном кончился. Некоторые вспоминали его сцены, большинство уходило из кофейни. Морад-красавчик кулаком стукнул по столу. Коробок упал.
— Нам пора, завтра чуть свет на работу.
Оставив на столе десять туманов, он сделал прощальный знак рукой Али-Индусу, который мыл стаканы, и вышел. Выходя на улицу, он сцепил руки за спиной и слегка выпятил грудь. Исмаил снова занялся коробком, исподлобья поглядывая в телевизор. Ильяс встал и попросил:
— Исмаил, надень галстук, хочу увидеть, как ты смотришься.
Тот подбросил коробок и сказал:
— И ты шутишь, Ильяс, галстук ведь не для меня, мне пришлось его надеть.
Ильяс положил ему руки на плечи:
— Ну сегодня вечером уж больно охота увидеть тебя, дружище, в галстуке — неужто откажешь?
Длинный Байрам поддержал:
— Давай, покажись, не заносись уж слишком!
— Куда б я ни занесся, твои руки достанут! — пошутил Исмаил.
И голос Али-Индуса послышался от мойки:
— Исмаил, надень, и я посмотрю.
Исмаил тяжело поднялся. Зашел за стойку. Достал из кармана пиджака галстук, накинул его на шею, как утром, затянул под крахмальным воротником рубашки и установил посередине. Надел пиджак и пошел в сторону Ильяса.
— Пожалуйста, смотри во все глаза!
Ильяс глядел удивленно. Его глаза цвета меда блестели. Своими длинными костлявыми руками он обнял Исмаила за шею, поцеловал его и сказал:
— Служу высшему, ей-ей, нет тебе равных в Гамбар-абаде и вокруг!
Али-Индус вытер руки, подошел ближе и напевно провозгласил:
— Все на шаг назад, идет жених, зажигать пламя!
Те несколько человек, которые оставались в кофейне, рассмеялись. Ильяс воскликнул:
— Жених, идем в город, повеселимся. Мне уже не терпится!
И длинный Байрам поддержал:
— Идем-идем, а то терпение мое иссякнет!
— Думай как следует, а то нажалуюсь на тебя. Нельзя так со мной обращаться! Али-Индус опустил голову и машинально вытирал стол тряпкой.
— А все-таки, в чем я виноват, Акрам-ханум? Исмаил, слава Аллаху, уже мужчина, сам за себя отвечает…
— Раз-два, и мужчина? А для меня он еще ребенок все тот же. И я хочу знать, где он был ночью!
Исмаил, с заспанными глазами и бледным лицом, сидел у стены кофейни и слушал разговор матери с Али-Индусом.
