Все молчали.
- Ты не трус, но личность безответственная, - выразил общее мнение Хмуров. - Так нельзя. Дисциплина должна быть, а то поляжем все к чёртовой матери. Тебе-то ничего, ты у нас человек вольной, а меня жена и трое детишек дома дожидаются.
- Коли воюем за светлое будущее, хоцца хоть глазком на него взглянуть, - великан Храпов вздохнул так, что налетевшую мошкару выдуло в окошко. - Ухарь ты, Серафим, сорвиголова. Уважаю я тебя. Только понимал бы воинский порядок, вовсе бы цены тебе не было.
Гарька опустил глаза. Серафимом он восхищался, и ему было мучительно признавать, что Чернецкий неправ.
- Так, значит, - Чернецкий криво улыбнулся. - Вы зачем господ сбрасывали? Чтобы новых себе на шею посадить?
- Хозяин у нас будет советский народ, - твердо сказал Хмуров. - А хулиганить нечего.
- Видно, век вам в оглоблях ходить, - отрезал Чернецкий. - Надо мной никаких хозяев не будет. Ухожу я. Кто со мной?
Несколько матросов поднялись из-за стола, на ходу допивая из чарок, и быстро, не глядя на оставшихся, вышли вслед за Серафимом.
- В Гуляй-поле поедут, - нарушил молчание Храпов.
Настроение было прочно испорчено. Вскоре все разошлись.
Комиссар прислонился к плетню и курил, глядя на звёзды. Гарька подошёл к нему.
- Вы, товарищ комиссар, напрасно Чернецкого выгнали, - сказал он, набычившись. - Такими людьми разбрасываетесь… Смотрите, пробросаетесь!
- Чего ты ко мне прицепился, Горшечников? - буркнул Север. - Никого я не выгонял. Привык Серафим к сладкой вольнице, большевистская дисциплина ему не по вкусу.
- Да он стоит десяти таких, как… - Гарька опомнился и не договорил.
- Таких, как я? Вот что, Горшечников. Ты парень храбрый, а всё ж таки воли языку не давай. Хватит мне одного анархиста.
- Может, и мне уйти? - Гарька пнул плетень. Вздрогнули насаженные на колья макитры.
- Довольно, - оборвал комиссар. - Сопли подбери. Ты зачем воевать пошел?
- Не зачем, а за что - за счастье народное! За светлое царство коммунизма! И за волю тоже.
- Я, Горшечников, в волю не верю, - сказал Север, подумав. - Я верю только в долг. Тут мы с Серафимом никогда не сойдёмся.
Он затоптал окурок, снова взглянул на небо. Показал Гарьке на красную, как воспалённое собачье око, злую звезду.
- Вот она, наша планета - Марс.
Он ушёл в хату. Горшечников остался смотреть на небо. Если прищуриться, у Марса отрастает пять лучей. Долго ещё Гарьке идти за своей звездой…
Тихо ночью на селе, только брешут псы.
Никто не поёт, не пляшет - нет Серафима, улетел, шестикрылый.
