Бэнкс только сейчас заметил, какие желтые у нее пальцы.
— Его отец, Седрик, во время Второй мировой войны служил в военной разведке. По-моему, шпион из него был препаршивый, но он все-таки умудрился выжить. Он поддерживал контакт со многими своими сослуживцами.
— Он и после войны работал в разведке?
— Нет, что вы! Седрик был таким жутким эгоистом, он не посвятил бы Родине ни дня своей жизни, если бы его не призвали. Он постоянно устраивал какие-то аферы, пытался заниматься бизнесом. У него то и дело возникали довольно экзотические проекты, но, как это ни прискорбно, мой обворожительный и незабвенный супруг до самой своей смерти ни в чем так и не преуспел. В жизни его привлекали лишь быстрые машины и еще более резвые любовницы. В те годы разводы еще были редкостью, и мы продолжали жить вместе, пытаясь сохранить видимость благополучия. Но если бы не та авария, я бы все равно долго не выдержала. Когда он разбился, с ним была какая-то девица. На ней, кстати, не было ни царапины. — Эдвина взглянула на Бэнкса. — И за это я ее всегда ненавидела. Но я вовсе не хотела, чтобы она умерла, а он выжил. Меня вполне бы устроило, если бы погибли они оба. — Заметив удивленный и немного испуганный взгляд Бэнкса, она быстро добавила: — Нет-нет. Я к этой аварии не причастна. Даже при всем желании я бы не смогла сорвать тормоза, или что там обычно с ними делают. Я этого не умею. Короче, никого я не убивала. Просто смерть Седрика подвела черту под значительным периодом моей жизни, и эта черта была бы более жирной, если бы вместе с ним умерла и та глупая шлюха. Вы даже не представляете, какое унылое я тогда влачила существование. Седрик погиб в конце октября пятьдесят шестого, задолго до создания «Вивы» и «свингующих шестидесятых», в разгар Суэцкого кризиса. Седрик вложился в нефтедобычу, а Суэц был главным каналом, по которому возили нефть. Мой муж был верен себе — спустил все деньги в самый критический момент. В общем, не самые лучшие времена. Моей единственной отрадой был Лоуренс.
Бэнкс заметил, что на глаза Эдвины навернулись слезы, но невероятным усилием воли она взяла себя в руки.
Солнце припекало Бэнксу щеку, и рубашка противно липла к спине.
— А что насчет шпионской деятельности? — как можно мягче спросил он. — С чего это началось?
— Ах да. Однажды ко мне пришел бывший сослуживец Седрика, Дики Хоукинс, спросил, как я отнесусь к тому, что он завербует Лоуренса. Вы только представьте! На дворе шестьдесят седьмой год, а Лоуренс на последнем курсе в Кембридже. У моего сына выявились недюжинные способности к языкам, особенно к русскому и немецкому, и еще он живо интересовался политикой. И спортом, разумеется. «Битлз», марихуана и сексуальная революция прошли мимо Лоуренса. Он был таким консервативным, таким домашним! Пока другие ребята охотились за очередным битловским альбомом, он бегал по холмам, играл в военные игры с кадетами и собирал коллекцию орденов — вовсе не для того, чтобы потом продать их хиппарям на Карнаби-стрит. Каким-то чудом все сумасшествия того времени обошли Лоуренса стороной.
