— Мне очень неприятно, поверь…
— Ерунда. Никто с тебя этого не спрашивает. Тут уж кто чему учился. Понимаешь теперь, почему я настаивал, чтобы ты приезжал первым? Скажи только, чего она хочет.
— Не знаю. — Это вырвалось у него почти спонтанно, и я видел — он не лжет. За этим всегда надо следить: хороший направляющий директор говорит агенту исключительно то, что считает нужным, то, что может агенту помочь, и непременно начинает врать и изворачиваться, когда информация, по его мнению, вредна для агента, может его смутить, лишить уверенности и в конечном итоге повредить операции. Агента запускают, как хорька в нору, и не говорят, ждет ли на выходе собака. О «собаке», согласно правилам, думает Центр.
— Не знаешь? — изумился я. — Но ведь какие-то соображения у тебя имеются? Ломан, я выхожу в красный сектор и не могу позволить местному Центру в Бангкоке решать для меня проблемы с «второстепенными аспектами» в то время, как сам я вплотную занят заданием. Потому что для меня местный Центр здесь — это один человек. Ты. И это, в который раз повторяю, не твой профиль.
Ломан ничего не сказал, но и не ушел. Это означало уступку с его стороны. Я знал — ему не по себе, он расстроен «потерей лица» от того, что не засек слежку. Но я считал, что время для душевных терзаний у него еще будет — потом, когда он освободится от меня.
— Она доит меня, как корову, не так ли? Ее люди следили за мной с самого начала операции. Работаю я, молоко пьют они. Если хотят защищать Персону, пусть действуют по-своему, а не загребают жар чужими руками. Чем чревато их вмешательство, ты знаешь — я могу плохо прицелиться, палец дрогнет… и мы промахнемся. Чем мы рискуем, не говорю. Можешь назвать это национальной трагедией.
Ломан изучающе смотрел мне в лицо. В конце концов он решился на нарушение правила. Иначе поступить он не Мог, ибо для поддержания деятельности агента, вышедшего в красный сектор, одного человека недостаточно, а других в Центре «Бангкок» не было.
— К охране жизни Персоны они отношения не имеют, — сообщил мне Ломан.
— Ты судишь по их поведению или знаешь точно?
— Как я уже говорил, не может быть и речи о том, что я что-то знаю. Ты просил изложить соображения. Мэйн и ее группа вовсе не занимаются сбором информации о Персоне, будь их источником я или кто-то другой.
В равной степени их не волнуют ни официальные приготовления, ни маршрут процессии, ни замыслы Куо. — Пытаясь сохранить достоинство директора задания и хотя бы частично вновь «обрести лицо», Ломан с пасторским назиданием добавил: — Вот поэтому-то я и воздерживался от комментариев, когда ты дважды справлялся об этой женщине. Я был убежден, что ее группа выполняет иное задание, отличное от твоего, и, следовательно, поперек дороги тебе не встанет. Более того, убеждение мое не пошатнулось и сейчас. Я по-прежнему вижу свою обязанность в том, чтобы убедить тебя забыть об этом и сконцентрироваться на операции.
