– Боюсь, что нет, – отвечал я. – Мы строим его как место наслаждения тела, по привычке думать материально.
Пан держался независимо.
– Виж, – говорил он казначею Алепию. – Философи изражают сомнения всички от начала.
– Пусть себе, – ответствовал Алепий. – Им это важно, значит, нужно.
Поражало полное душевное спокойствие уверенности строителей, создающих свой уголок материальной свободы навечно. Словно это был предел их мечтаний, чтобы в новой атмосфере успокоиться навсегда. Этот этап их жизнедеятельности казался им последним.
На наших вече говорили только об одном смысле жизни, понятном обывателю, – делании добра друг другу, помощи неимущим и обездоленным, понаехавшим сюда в поисках отдушины от угнетающих налогов, невнимания чиновников, равнодушия живущих по своим отдельным клеткам соседей. Словно в добре была конечная цель. Я бы мог подумать, что это профанное восприятие «шестидесятников» в культуре моей родины.
Эдик восторгался.
– Что еще тебе нужно? Мы строим уголок нашего будущего, кусочек счастья. Это и есть наша судьба.
Я цитировал стихи: «Отдыхает нутро примитивно. Так живем мы в нашем раю – новизны ли окраина дивная, то ль беспамятства страшный уют?»
– Това е глупость! – ворчал Пан. – Че другое необходимо, когда имам любимую работу и кусок лепешки?
На лице Алепия было выражение, что и боги могут сомневаться, где-то на недоступных высотах.
Эдик, сняв очки, с интересом смотрел на меня.
– А ты знаешь что-то другое?
– Чтобы изменить что-то, нужно понять, что ищешь.
– Ты думаешь, как сторонники власти. Говорят, что мы не знаем, что делаем.
Это было правдой. Власти были недовольны самочинными преобразованиями в провинции. И не только из-за неприятного чувства, что из их рук уводят что-то, чем владели, угрожают их надежному сидению в креслах.
Иногда возникало сомнение: зачем это мне – стремиться строить духовный храм, о котором сам имею смутное представление? И это я, никогда не желавший тащить какую-либо ношу, и даже не знающий, хочу ли полной свободы!
– Поражения не должно быть, – уверенно говорил Эдик. – Мы все отстоим. У нас общественное движение. Общественное! Такую силу не сломаешь.
– Конечно, – сказал я. – Только жаль, если не получится.
Эдик вздохнул.
– Тебе нужна женщина.
Аспазия стала устраивать на территории Свободной зоны представления для поселенцев. В основном это были древнегреческие драмы.
Однажды прибыла вся ее труппа в фантастических аллегорических масках зверей. И дала карнавальное представление, поразительно простое, без излишеств декорации и света. Это была «Лисистрата» Аристофана. Она собирает всех женщин, в том числе гиксосок, и убеждает отказаться спать со своими мужьями и любовниками до тех пор, пока они не заключат мира со Свободной зоной. Мужья изображались сатирами в уродливых масках, с накладными животами и горбами, задами и кожаными фаллосами, поднятыми вверх. Их толпа, бессмысленная и беспощадная, в дионисийских танцах преследовала женщин перед Пропилеями, ведущими к крепости – Акрополю. Акрополем было главный терем в усадьбе Святого Прокла. Мужи пытались хватать женщин, но они спрятались за высоким забором в доме и заперли замки и затворы (если это намек на нашу усадьбу, то у нас не было не только ограды, но и замков). Женщины дали торжественную клятву не принимать ни мужей, ни любовников. Хор пляшущих сатиров бросился с вязанками хвороста, чтобы поджечь Акрополь. Женщины умоляли:
