– Менталитет стада! – крикнул кто-то из рядов «неоградных».
Атаман сурово повернулся к нему.
– Ти не любишь героичную историю хунов!
В завершение подняли огромное красное знамя с черной головой волка – старинного герба гуннов. И на поляне перед вздымающимся полукругом амфитеатром начался парад – как прежде, привычными рядами двинулась потрепанная катаклизмом конница на низеньких лохматых лошадках, одетая в стеганые телогрейки и железные нагрудники. И – рядами – истуканы лучников в форменных куртках, с перьями на касках маршировали, нелепо поднимая ноги до самых глаз. Кому они грозили – непонятно, ведь на Острове не осталось врагов. Толпа хором кричала славу непобедимому войску.
У всех было радостное возбуждение патриотического подъема, как всегда на параде когорт гуннов или народном гулянии с плакатами и цветами, словно за счастливым настроением не подозревали об иных радостях духа – мире великих идей, не предусмотренных программой бурсы, с мыслями о жизни и смерти, открытиях в самопознании. Их аскетический образ жизни с одной лишь мыслью о выживании не знал иных радостей и устремлений.
Я вспомнил наших защитников отечества, в самой страшной войне бросавшихся в мясорубке боя на зло с рожками на касках, пришедшее убивать целый народ. Не было выше чистоты в тех затрепанных войной усталых людях, кроющих матом ненавистных завоевателей. Вот где проявились предельные, то есть самые честные черты человека, о котором мечтают все художники, вся культура. Даже гуннская.
В кружении опасно подрагивающей в хрупком гравитационном равновесии голубой планеты, приближающейся к солнцу по весенней параболе, в крошечной ее части – нашем новом преображенном обществе, кипела местечковая жизнь, еще не видя тупика в пути, не ведающем цели.
После вече мы сидели в моем кабинете. Эдик пытался договорить, доверчиво глядя на меня.
– Что с тобой? Вспомни, как читали великие летописи в Александрийской библиотеке, в обители старого Прокла, вместе мечтали – на утесе. Как свободно говорили о будущем, и оно было открытым, как океан. Ты стал идейным старейшиной, обрел сторонников, большую силу, и все пошло не так. Откуда эти сомнения?
Я молчал. Вспомнил нашу неприкаянную жизнь с Ильдикой. Прогулки вдоль заборов, покрытых ветвистыми розовыми кустами, желание все время обнимать ее и ощущение мягких отворачивающихся губ, и отчаяние от мысли: любит ли она? И черную пропасть в душе после ее смерти.
Пытался понять, от чего так устал. Угнетает предстоящее сражение с противниками нашего дела? Странное торможение, исходящее от партнеров созданной нами Свободной зоны? Или невозможность вырваться из чего-то серого, метафизического?
