Это его брат. Еще один вопль. И молчание. И Ральф несется вниз по лестнице. Хлопает дверь, в окно он видит, кто-то мчится по кромке залива, рассекая завесу дождя. Кто-то весь в черном. А на полу его братец — большим красным пятном.
Светлые парусиновые слаксы и шелковая блуза в крови, и весь он красен от крови, которая течет из шести резаных ран. А в груди торчит нож, и Джонатан смотрит на него снизу вверх. В глазах ужас и боль.
Позже он скажет Мэтью:
— Я сразу подумал: скорее вытащить нож — ему станет легче!
Он вытащил нож. И кровь хлынула ему на лицо и на руки.
— Так много кровищи было, — так он скажет потом Мэтью.
Слова, слова… Памятные слова под этим упорным дождем. И кровавые образы.
Ральф твердил, что мужчина в черном либо сам убил его брата, либо видел, как это произошло. Если он убийца, то почти наверняка вернется в дом. Так случается, и нередко. Полицейские Калузы уже закончили свою работу и ушли. А Мэтью и Уоррен так и лежат под дождем, ожидая, не появится ли тот, в черном.
— Ты так ничего и не слышишь? — прошептал Уоррен.
— Нет, — отозвался Мэтью. — А что?
— В доме кто-то есть, это точно.
Уоррен поднялся на ноги. Ему тридцать четыре, высокий, стройный, в прошлом полицейский в Сент-Луисе, а теперь частный детектив здесь, в Калузе. Из кобуры на поясе он достал «смит-и-вессон» 38-го калибра. Уоррен обошел вокруг дерева, за которым они прятались, а Мэтью не к месту представилась вдруг теплая, сухая постель у него дома. Но он двинулся вслед за Уорреном вверх по тропинке, к ступенькам крыльца, скользким от дождя, а мрачные тучи неслись и неслись по темному небу. На стеклянных створчатых дверях черного хода все еще белеет табличка шерифа — «Место преступления. Не открывать».
Уоррен прислушался и утвердительно кивнул, да, кто-то был там, внутри. Теперь и Мэтью слышал эти звуки, довольно громкие и вовсе не осторожные.
Двери были заперты, но Уоррен справился с замком в несколько секунд. В гостиной ни души. В темноте понемногу проступали очертания мебели: несколько легких пальмовых кресел, книжный шкаф, диван, у стены письменный стол, черный дверной проем. И снова шорох, сопенье, какая-то возня, там, за дверью, где была кухня.
Они сделали несколько тихих бесшумных шагов и остановились на пороге. Открыто окно. И занавеска колышется на мокром морском ветру. Глаза уже привыкли к темноте. Холодильник. Раковина. Столик. А на одном из стульев… что-то плотное, притаилось и — дышит, и глаза, блеснувшие точно в прорези маски.
