Трудно сказать, каким образом и откуда появились мои представления о загробной жизни. Случайно обронённые слова бабушки, – о том, что на том свете мы свидимся; надежда умирающего деда на встречу со своей покойной матерью; увиденная в музее картина, изображавшая рай, – всё это падало, как монетки в копилку, и складывалось в причудливую мозаику. Я росла среди атеистов, но в небытие после смерти не верила, – и решила, что, как бы там ни было, а хуже, чем сейчас, мне уже не станет. Я была уверена: после смерти не заставляют делать уроки, там не отнимают последние часы единственного выходного дня, – и последние дни жизни, которые у меня остались. Я умерла, потому что хотела жить…
Я листаю дневник и наконец нахожу расписание на сегодня. Первый урок у нас – физика, нужно идти на третий этаж. Стены на третьем этаже выкрашены в бледно-голубой цвет; на втором – в зелёный, а на первом – в разные цвета… там тоже есть голубой, а ещё – грязно-серый, серо-зелёный и бледно-жёлтый, – рядом с классами, где учатся первоклассники. Цвета – это важно; в мире, где всё нестабильно и зыбко, это единственный ориентир для меня, и я безошибочно запоминаю каждый оттенок. Бледно-голубой коридор – это физика, география и литература; зелёный – химия, математика и физкультура, серо-зелёный на первом этаже – уроки труда…
Я иду по голубому коридору. Слева от меня длинная скамейка того же цвета и окна над ней; справа – двери, ведущие в классы. Я заглядываю в открытую дверь и вижу свою подругу Ритку, сидящую за первой партой. Значит, мне сюда… за дверью должен быть наш класс, но классы здесь обычно сборные, – часть учеников из нашего, часть – откуда-то ещё… Учитель тоже незнакомый.
Меня догоняет мальчишка, какое-то время сидевший за партой рядом со мной. Он тоже опоздал. Вдвоём опаздывать не так страшно; я боюсь, что нас будут ругать, но учителю всё равно. Пробормотав: «Извините, можно войти?», – мы идём на свои места и садимся за парты, – я – за первую, рядом с Риткой, а он – куда-то назад, за четвёртую или за пятую…
Урок продолжается. Учитель монотонно бубнит что-то себе под нос, изредка заглядывая в учебник. Я не слушаю его. Учебник физики не объяснит мне, что происходит и почему я здесь. Впрочем, химия и биология тоже бессильны. Я мертва, и моё тело, должно быть, давным-давно истлело в земле, – где-нибудь на краю кладбища, при дороге…
…Я так и не узнала, что чувствовали мои родители, увидев на кухне мой остывший труп. Какое-то время я испытывала удушье; верёвка больно впивалась в шею, я дёрнулась, но мои движения ещё сильнее затягивали петлю… А потом наступила темнота, – то самое небытие, в которое я не верила.
