У меня, как всегда, была эрекция, даже сильнее обычного.
Жара у неё не было.
Кожа была прохладной и не потной, но и не сухой. Словно смазана маслом. Жирная, как и волосы.
И очень прохладная. Настолько прохладная, что…
Я почувствовал, как сердце колотится в груди.
О боже.
Какая-то она странная стала, словно поправилась, что ли. Стала мягче. Я…
Я протянул руку к её груди, чтобы послушать, бьётся ли сердце. У меня дыхание перехватило, я пытался подавить все мысли, но вот же — я так и знал. Что же мне теперь делать?
Она зашевелилась, глубоко вздохнула, а я замер. Она ещё раз вздохнула, потянулась, потом снова свернулась клубочком, коснулась моей руки грудью.
Я прошептал:
— Трейси…
Голос у неё был хриплый, будто она очень сильно устала.
— Вот, Уолли.
Я прижал руку к её груди и подумал: «Погоди, погоди немного…»
Она перевернулась, перевернулась на спину, посмотрела мне в глаза, её собственные глаза блестели в свете звёзд, зубы белой полоской выделялись в темноте.
— Ускоренное созревание. Да, я знаю, я ещё не совсем выросла. Я не могу за одну ночь набрать такую массу тела, но приборы быстро сообразили, как сократить процесс.
Она взяла мою руку, стянула её с груди и положила себе между ног, туда, где было так горячо и влажно.
— Теперь отступать некуда, Уолли.
Как ни странно, но я прекрасно знал, что нужно делать.
Мы по-прежнему сидели, обнявшись, у озера под звёздным небом, но потом я так проголодался, что у меня даже закружилась голова. Я попробовал прилечь, но это не помогло. Идти назад к тарелке оказалось непросто — не потому, что трудно было уйти с волшебного берега, а потому, что Трейси тесно прижималась ко мне, и я постоянно спотыкался.
Наконец мы решили идти, просто держась за руки. Я не мог сдержать улыбки. Мне казалось, что я лечу по воздуху. Всё по-другому. По-другому. Так…
Я сказал:
— Теперь я ощущаю себя взрослым! Интересно, почему от одного совокупления все чувства так меняются?
Трейси рассмеялась, потом остановилась и посмотрела на меня снизу вверх, взяла обе мои руки в свои:
— Ну не совсем одного…
Наверное, она была права.
— Ты всё ещё хочешь домой?
Улыбка исчезла с моего лица, меня словно выключили.
— Уолли?
Я ответил:
— Если только вы не изобрели путешествие во времени, моего дома уже нет. Мне трудно представить, какой станет Земля в две тысячи девятом году. Может, там уже прошла атомная война.
Помню, в восьмом классе я пробовал написать рассказ, я назвал его «Разрыв бомбы». Действие происходило в далёком будущем — в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Я примерно знал, сколько атомного оружия было в Америке в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, и попытался экстраполировать это число на два десятилетия в будущее — получилось что-то около тридцати тысяч боеголовок. О'кей. Пусть и у русских будет то же количество. И я попытался описать войну, во время которой в один день разорвётся шестьдесят тысяч водородных бомб.
