Но задолго до явления Йешуа появился в еврейском мире мудрец, Антигон из Сохо, который предложил новую для мира религиозную максиму: «Не будьте у Бога, как рабы, работающие для господина ради награды, но будьте, как рабы, служащие ему без корысти. И да будет страх Небес с вами!» Постепенно, в веках, исчезала старая рыцарская идея связи между небесным сюзереном, Господом — и его вассалами, евреями… Нет, ты служи Богу не как вассал, связанный договором, а как преданный слуга, как бескорыстный ратник Божий!
Прямолинейные выводы из постулата Антигона сделала верхушка священнической аристократии, образовавшая тогда группу (или фракцию) «цдуким» (по имени своего идеолога — жреца Цадока. В русской традиции их зовут на греческий манер — саддукеями). Саддукеи отвергали идею жизни вечной, воскресения из мертвых, Страшный суд — все, что должно было держать простое население в Страхе Божием. Исполняй Закон — но не из надежды на вознаграждение в будущем мире, а просто потому, что тебе так велено Богом…
Саддукеям противостояли народные проповедники и учителя, «отделившиеся» от них (на иврите — «прушим»), в русской традиции произносимые как «фарисеи». Эти несли массам традиционные ценности посмертного воздаяния, Страшного суда, греха и искупления… Битвы обеих сект за то, «чей Бог праведней», завершались страшными преследованиями побежденных — казнями, распятиями, травлей (с обеих сторон). Конечно, сей древний сюжет имеет к нашей теме косвенное отношение, но важно отметить: к моменту появления на историко-религиозной сцене Йешуа сложилась, как выражается Д. Флюссер, «целая диалектика греха в иудаизме» (36). Постепенно возникало осознание двух центральных проблем в рамках вновь формирующейся национальной идеологии, в тогдашних условиях бывшей всегда — богословием. Первая: в реальном мире праведникам не получить возмещения за праведность, праведники погибают неотомщенными. Обычно на земле торжествуют грешники. Хуже того и сложнее того: как правило, вообще невозможно смертному человеку отличить, кто же на земле на самом деле праведник, а кто грешник. И тот, и этот обычно сосуществуют в душе одного человека. Как, по каким критериям судить других людей? Как бороться со злом, если оно притаилось не в душах неких «сынов Ада», как думали предки евреев, но в сердцах буквально каждого из смертных, даже самого праведного? (десять веков спустя великий еврейский богослов рабби Моше бен Нахман, по прозвищу Рамбан или Нахманид, скажет: «Человек может быть отвратительным и в строгих рамках Торы»). Но тогда — кому в этом мире суждено считаться первым, а кому последним?
