Открытые корни подобны драконам,
Посбиты ветром дерев верхушки.
Мороз, что Креститель, идет по лесам,
Дорогие перемеряя
И новые проторяя:
Чернею глаза, как орехи лесные —
Бесшумно вершит он пути потайные,
Себя узнать не давая.
День ясен, лишь ветер сбивает с пути —
Разбойник высокогорный,
И лес принизился черный
От снежных клоков на сучках древесных,
Деревья качаются в чащах окрестных
В белых серьгах узорных.
И, настом перистый снег сковав,
Мороз, как огнь, обжигает
И кожу тебе вздувает;
Рисует на стеклах кресты, опахала,
Свистит по дорогам, как бог обуялый,
И ставни с петель срывает.
Слышно, как поздний бормочет ездок:
«Кто в стороне от дровен
Мчится со мною вровень?»
И дальше мчится, уже засыпая.
Клубится, качается даль золотая,
Голос невнятен, образ бескровен.
Место погребения
Не дай мне, Боже, последних дней
Среди подушек и простыней,
Среди слез, скорбей и унынья.
Заблудиться дай мне в лесу густом
И упасть бездыханным в месте таком,
Где никто не бывал доныне.
Я сын твой, лес, и уж как-нибудь
Меня ты проводишь в последний путь,
Устроишь мне похороны.
Я тебе оставляю тело мое.
Пусть сойдется меня помянуть зверье,
Да жуки, комарье, вороны.
Хорошо они попируют там!
Будет дело клювам их и когтям,
Все накинутся на объедки,
Мурлыча, воя, рыча, кряхтя…
Одна только белочка, как дитя,
Мне в глаза смотреть будет с ветки.
Вот уж празднество для лесной родни!
А когда, пресыщенные, они
Разбредутся в родные чащи,
К скелету обглоданному прильнув,
В костный мозг мой стервятник просунет клюв —
Для него нет лакомства слаще.
И хочу, чтобы в ночь и о новом дне
Соловьи и пичуги пропели мне
Вместо заупокойной в храме,
И воздастся тогда мне сполна почет,
Только сыч не подгадил бы, старый черт,
Так он скверно ноет ночами.
– Ну, прощайте, друзья! – объявлю гостям, —
Дайте отдых бедным моим костям,
Пусть приляжет былое тело
Под стволы, под лиственный бугорок.
– Кто же листья притащит? – Настанет срок —
Ветер сделает это дело.
(с норвежского)
Рубен Дарио***(1867 – 1916)
Цыганочка
Чудесно плясала! Из черных зрачков
живые алмазные искры летели;
так пляшут в новеллах у дона Мигеля
гитаны на рынках больших городов.
И каждый цветок был взорваться готов
из тех, что над смуглым челом пламенели;
и эта головка на бронзовом теле
напомнила время бродячих шатров…
Взлетало фанданго, и пахла гвоздика;
о празднике жизни бесстрашной и дикой
гитарные струны вели разговор;
и женщина, в танце пьянея от страсти,
поймала, смеясь, на цыганское счастье
из рук живописца в корсаж луидор.
