Сеня глупо уставился на нее, она схватила Аркашу за брюки и стала целовать их.
– Господи, Ира, какой позор! – сказал Сеня. – Что ты делаешь? Ты же хотела отомстить! Это невозможно…
Он подошел к ней ближе и попытался ее поднять.
– Уйди, ты! – заорала она на него. – Уйди отсюда! Оставь меня в покое, к черту! Бездарь!
Сеня бессильно сгорбился, развернулся и прошел мимо Аркаши и собаки. Собака замолчала, немного постояла и двинулась за Сеней. Он сунул руки в карманы, посвистывал и шел, нарочито подскребывая подошвами ботинок по асфальту.
– Ну, пойдем, что ли, – успокоившись после ухода собаки, сказал Аркаша, – пойдем, пойдем.
Он помог Ире подняться, отряхнул ей брюки и спросил:
– Ты, что действительно живешь с этим оборвышем?
– Да брось ты, – надменно улыбаясь, ответила Ира, – с этим…
Она фыркнула.
Ночь, приспуская тени, копошилась по подворотням.
Вторая черная собака медленно плелась за Ирой и Аркашей. Они шли по проспекту, обсуждая уже общие дела…
Где-то в воздухе плавится влага. Опустошенные жарой комары и мухи спят на веранде. Даже кузнечик стрекочет медленнее, чем обычно. Ягоды приуныли. На небе все еще синее, жестоко синющее полотно. Тишина брезглива, и вялость растений нарушается только какой-то попыткой молодого ветерка хоть что-то сдунуть с места. Маячат силуэты дачников, виляющих по дорожке между заборами – из тенька в тенек.
Суровое жаркое лето мстительно сжигает мысли некоторых недовольных прошлогодней его прохладностью. Лето мстит за то, что бранили прежние частые дожди и низкую температуру.
– Валя! – страшной громкости крик нарушает вальяжность двух перегревшихся фигур, сидящих в плетеных креслах возле забора под дубом.
– Что-то Колымов кричит! – говорит пожилой мужчина своему соседу под дубом – профессору истории Изумлинову.
– Василий Сергеевич, вы не уходите от спора! – упрекает мужчину Изумлинов. – Ваша сестра совершено не умеет рисовать. Контуры профуканы.
Василий Сергеевич, и без того нагретый солнцем, начинает краснеть от недовольства.
– Сергей Фомич, Сергей Фомич! Катенька не рисует, а, скажем, пишет свои картины совсем не для вашего дилетантского взгляда. Все-таки я в этом что-то понимаю. – Василий Сергеевич старается говорить сдержанно и внятно.
– Валя! – опять раздается дикий крик в пустынной дачной атмосфере. – Валя! Ау!
– Он с ума сошел, видимо! – говорит профессор истории. – Кто ему эта Валя?
– Это его сожительница, – уточняет Василий Сергеич, – они очень часто друг друга зовут именно таким образом. Так что вы скажете на ту мою мысль?
