– Куда тебя несет? – шипит женщина. – Совсем как студень! Завскладом так даже не набирается. Очумевший магазин придурков.
– Мне теперь незнаком твой голос, Галя! – воспламеняется Боровиков. – Ты изменила тембр.
– Да никакая я тебе не Галя, – отвечает женщина, – Оськина я с обувного. Зачем ты пивом-то запивал, дубина?!
– Оськина?! – Плавное тело Боровикова изгибается, принимая сразу форму и вопросительного, и восклицательного знака. – Оськина… фамилия знакомая.
– Еще бы, – гудит Оськина, – весь вечер мне коленку тер.
Боровиков мягко разворачивается боком и уже видит худое, немыслимо плоское ее лицо.
– А ты как тут? – спрашивает он и западает набок.
– Как, как! – вскрикивает Оськина. – Хватило ума тебя тащить! Со свадьбы мы вместе.
Левая половина лица Боровикова отходит в сторону, и глаз опускается вниз, и видит, что на Оськиной надето желтое, длинное, в черных точечках от грязи платье, а поверх платья накинут еще бордовый плащ.
– Мы, то есть, вместе идем ко мне домой? – глупо обрадовавшись, спросил Боровиков. – Вот Галя-то обрадуется!
– Нет уж, – кривляется Оськина, – мы вместе ко мне домой идем. А к тебе поздно ехать. Полпервого уже. Тю-тю!
Боровиков играет бровями и, не веря, бормочет:
– Ой, ли, душенька, вот же моя помойка, вот мой подъезд – вон там.
Рука его летит вперед, тело – вслед за рукой, и плюхается он головой в грязную слизь.
– Теперь еще и мой тебя, – констатирует Оськина, – пошли-поехали, говорит, по клубам, видишь ли, потом к тебе, – передразнивает она, изображая Боровикова, – приехали ко мне. Тьфу, что же это я, как б…дь-то!!! Вставай, давай, лежбище устроил.
Оськина наклоняется к Боровикову и толкает его рукой в плечо.
– Слышь, Валера, – шепчет она, – ты морду-то всю измазал.
– Скажи, что я около моего дома, – упрямится Боровиков, – иначе я ползком пойду.
Он тычется носом в грязь и размазывает ее по лицу. На него вдруг нахлынуло какое-то невероятное вдохновение, настоящий творческий порыв, и в голове проносятся свежие мысли, новые веяния, возникают целые жанры, доселе никому не ведомые. Хочется ему и вовсе плясать лежа. Но молчание Оськиной настораживает, и поэтому, повернув голову набок и прижавшись щекой к земле, Боровиков кричит:
– Оськина, позови Галю, мне ветрено очень.
– Ладно, пойдем, – кричит в ответ Оськина, – хватит дурака валять, а то Галя заждалась уже.
Боровиков пытается оттолкнуть себя от земли и с помощью Оськиной приподнимается, и, выписывая невероятные кренделя, он закручивает такие виражи, что все время почему-то оказывается спиной к направлению движения.
