Павел смирился с неизбежным, как смирялся с обстоятельствами и ранее. С Салтыковым, который состоял при Павле десять лет и в 1790 году получил графский титул, у Цесаревича постепенно сложились вполне дружеские отношения. Но первые месяцы семейной жизни его внимание целиком занимала супруга, которую он чуть ли не боготворил. Примечательно, что Екатерина, которая инстинктивно отвергала и отторгала всё, что было дорого и любо сыну, и здесь осталась верной самой себе. Первоначальная симпатия к невестке быстро сошла на нет, И уже через несколько месяцев после брака сына она признавалась своему конфиденту барону Фридриху Гримму.
«Великая княгиня постоянно больна, да и как же ей не быть больной? Всё у этой дамы доведено до крайности. Если она гуляет пешком, то двадцать верст, если танцует, то двадцать контрдансов и столько же менуэтов; чтобы избегнуть жары в комнатах, их вовсе не топят; если кто-нибудь трёт себе лицо льдом, то всё тело становится лицом; одним словом — середина очень далека от нас… до сих пор нет ни добродушия, ни осторожности, ни благоразумия во всём этом, и Бог знает, что из этого будет, так как никого не слушают и всё хотят делать по-своему».
Первоначально Императрица была уверена, что тихая простушка из Дармштадта останется робкой и послушной, а оказалась — своенравной, скрытной и упрямой, в точности как Павел. Екатерина с этим не могла смириться, и к невестке у неё появилось чувство, близкое к неприязни. Хотя внешне всё выглядело благопристойно, и вся подноготная отношений вскрылась позже.
Семейная идиллия Цесаревича и идиллия отношений его с матерью длились недолго. Всего полтора года. Потом случилась катастрофа, нанесшая страшный удар моральным принципам Павла Петровича и приведшая его чуть ли не на грань помешательства. Это била трагедия воистину шекспировского масштаба, которую Шильдер обозначил как «приговор судьбы».
С начала 1776 года уже все при Дворе знали: Цесаревич и Цесаревна ждут прибавления семейства. Весной Цесаревна должна произвести на свет потомство. Долгожданные, но трагические события начали разворачиваться в Зимнем Дворце 10 апреля. Их подробно описала Екатерина II в письме Московскому генерал-губернатору князю М. Н. Волконскому. Это самое полное и подробное изложение, дошедшее до наших дней, а потому здесь и уместна обширная цитата.
«Великий князь в Фоминое воскресенье по утру, в четвертом часу, пришёл ко мне и объявил мне, что Великая княгиня мучится с полуночи; но как муки были не сильные, то мешкали меня будить. Я встала и пошла к ней и нашла её в порядочном состоянии и пробыла у ней до десяти часов утра, и, видя, что она ещё имеет не прямые муки, пошли одеваться и паки к ней возвратилась в 12 часов. К вечеру мука была так сильна, что всякую минуту ожидали её разрешения. И тут при ней, окромя самой лучшей в городе бабки, графини Катерины Михайловны Румянцевой, её камер-фрау, Великого князя и меня, никого не было; лекарь и доктор её были в передней.
